Книга Государя - [26]

СИМОНИД. Но если тирания такое зло и ты это сознаешь, то отчего ты не откажешься? Ведь ни ты, ни кто другой – раз достигнув ее – более никогда не отказываетесь по доброй воле.

ГИЕРОН. Симонид, причина та, что и с этой стороны единодержавие представляет величайшее несчастье: избавиться от него нет возможности. Разве может тиран выплатить все те деньги, которые он отнял, или наложить на себя узы за тех, кого он заковывал? Разве он может возвратить души убитых? Нет, Симонид. Если кому и полезно удушить себя, то более всего – тирану. Он один не может ни продолжить, ни прекратить всех бедствий.

СИМОНИД. Гиерон, я удивляюсь, что ты так мрачно смотришь на тиранию. Ты желаешь пользоваться всеобщей любовью и считаешь свою власть препятствием для этого. Но я могу доказать тебе, что единовластие не только не мешает быть любимым, но даже больше способствует этому, чем положение частного человека. Мы не будем рассуждать о том, что властитель, как имеющий больше возможности, должен совершать более хороших дел. Мы возьмем одинаковые дела тирана и частного человека и посмотрим, кто больше получает признательности. Начну с самых простых случаев.

Если при встрече ласково заговорит властитель и простой человек, чей привет более обрадует тебя? Если они оба хвалят кого-либо, чья похвала оказывает большее влияние? Если они зовут тебя на закланную дома жертву, чье приглашение заслуживает большей признательности? Если они навещают больного, не ясно ли, что уход за больным со стороны могущественнейших лиц внушает тем бо́льшую радость? Пусть они дадут равные подарки; не ясно ли и здесь, что половинный подарок от могущественного лица больше значит, чем полный от простого человека? Я думаю даже, что мужа-властителя сами боги сопровождают почетом и благодатью, не потому что власть делает человека красивее, но потому что мы сами видим в нем бо́льшую красоту, когда он властвует, чем когда он держит себя частным человеком; и для нас гораздо приятнее вести беседы с лицами почтенными, чем с лицами, стоящими наравне с нами. Даже любимые – в этом случае ты особенно порицал тиранию, – менее всего жалуются на старость [любящего], и это ничуть не считается зазорным для того, с кем они обращаются, потому что здесь высота положения все скрашивает, так что неприятную сторону делает незаметной, а хорошей тем более придает блеска. Наконец, возможно ли, чтобы вы не пользовались большей любовью, чем частные лица, когда вы за такие же услуги получаете бо́льшую признательность и в то же время имеете возможность больше помогать и больше дарить?

ГИЕРОН. Это так; но мы больше, чем частные люди, вынуждены совершать такие поступки, которые пробуждают ненависть. Чтобы иметь средства на необходимое нам, мы должны изыскивать деньги, мы должны оберегать то, что требует охраны, наказывать преступников, удерживать склонных к насилию, а когда потребуется быстро выступить сушей или морем, мы не можем поручить это дело людям небрежным. Более того, тиран нуждается в наемниках, а это самый тягостный налог для граждан, потому что, по их мнению, наемники содержатся не для охраны свободы, но ради увеличения самовластия.

СИМОНИД. Гиерон, я не говорю, что обо всем этом не следует заботиться, но я полагаю, что одни заботы прямо ведут к ненависти, другие же сопровождаются признательностью. Например, похвала и награда хорошо исполнившему дело всегда сопровождается признательностью, но порицание того, кто поступает неправильно, его принуждение, взыскание, наказание – все это ведет к ненависти. Я полагаю, что того, кто требует принуждения, нужно передавать другим для наказания, а раздавать награды самому. Это подтверждается самим ходом дел. Так, когда мы назначаем состязания хоров, награды раздает начальник, но собирать хоры и взыскивать с тех, кто действует неверно, поручается хорегам и другим[43]. Таким образом и здесь приятное проходит через руки начальника, а противоположное – через руки других. Что же мешает сделать так и в политической жизни? Ведь все города разделены – одни по филам, другие по морам, третьи по лохам[44], и в каждой части поставлены свои начальники. Следовательно, если в государственном деле, как и в хорах, назначить награды за вооружение, порядок, верховую езду, храбрость на войне, справедливость на советах, то естественно, что и здесь будут усердные занятия и соревнование. Клянусь Зевсом, желая славы, они и собирались бы куда нужно гораздо скорее, и в свое время вносили бы деньги; тогда и то, что наиболее полезно, но в чем менее всего выказывается дух соревнования – земледелие, – давало бы много прибыли, а именно в том случае, если бы для тех хозяев, которые лучше обрабатывают землю, назначались награды, по участкам или по деревням, и если бы усердно предавшиеся этому делу граждане получали хороший прибыток. Тогда увеличились бы доходы, заботы сопровождались добродетелью и люди деятельные менее причастны были преступлениям. Так как торговля приносит пользу городу, то уважение к тому, кто ведет большие дела, увеличило бы число торговцев. Если бы все знали, что изыскивающий без отягчения других доходы награждается городом, то и это не осталось бы без внимания. Одним словом, если бы всем было ясно, что человек, доставляющий другим пользу, не останется без почтения, то это побудило бы многих думать об общем благе. А когда многие будут заботиться об общей пользе, тогда больше последует рвения и исполнительности.