Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть III. Вниз по кроличьей норе - [4]

Шрифт
Интервал

На принятие решения им было дано только два дня: мол, желающих полно, люди специально едут сюда с детьми из других городов…

Когда они вышли с территории диспансера, Фурман спросил у мамы:

– Чего она тебе про меня наговорила-то?

– Ну, сказала, что вообще ты ей очень понравился, что в твоем возрасте такое случается со многими…

– А еще что?

– Еще? Еще она сказала, что когда ты ей рассказывал про свою железную дорогу, то у тебя в глазах стояли слезы.

Фурман обиделся – какие еще слезы?

– А она сама-то вполне нормальная? Как тебе показалось?.. – язвительно спросил он, и они оба рассмеялись. Сквозь слезы.

Папу с дедушкой предложение врача просто потрясло. Папа кривился, точно съел какую-то кислятину. Нет-нет, это абсолютно исключено! Он категорически против того, чтобы Саша ложился в больницу. Это дело слишком серьезное по своим последствиям, чтобы вот так, ни с того ни с сего… Ну хорошо, хорошо! Я вас понял. Но должны же быть и какие-то другие варианты! Например, можно поискать другого врача, более опытного… В конце концов, если она считает, что Саше необходимо поправить здоровье и отдохнуть, можно попробовать достать путевку в какой-нибудь хороший детский санаторий… Я только не понимаю, зачем нужно так кричать? Давайте обсудим всё спокойно…

Дедушка тоже был против больницы. Но мама с неожиданным фатализмом сказала, что, раз врач так настаивает – а этого врача им порекомендовали именно как знающего детского специалиста, и найти кого-то еще у них вряд ли получится в ближайшее время, – значит, нужно соглашаться. Если нет никакого другого способа определить, что происходит, пусть будет так. Черт с ней, со школой, пусть она провалится! Главное, чтобы возникла хоть какая-то ясность, потому что без этого жизнь начинает просто рушиться.

Самого Фурмана охватывала жуть, когда он представлял себе, что ложится в психушку. Но двигаться можно было либо вперед – то есть туда, либо назад (в школу). В конце концов, он ведь не собирался никого обманывать…

2

В больницу Фурман отправился в своей черной «комиссарской» куртке, хотя и без фуражки – и так уж ассоциации возникали самые анекдотические, вроде: что делает комиссар в сумасшедшем доме? Но другой куртки у него не было.

Пятнадцатое отделение располагалось в дальнем конце больничной аллеи. Мама «сдала» туда Фурмана часов в десять утра, пообещав вечером подвезти недостающие вещи, о которых их забыли предупредить, – кстати, оказалось, что пациенты ходят здесь не в смирительных рубашках, а в своей собственной домашней одежде. В это время почти все они находились в школе. Новенькому предложили пока ознакомиться с территорией отделения, для чего ему был даже выделен сопровождающий – кудрявый горбоносый парень с блудливыми карими глазами, по какой-то причине освобожденный в этот день от учебы. «Куришь?» – доброжелательно спросил он Фурмана, как только они вышли во двор, – и был очень раздосадован отрицательным ответом, поскольку у него самого закончились сигареты.

Напротив старого двухэтажного кирпичного здания отделения тянулось какое-то нелепое белое строение с несколькими воротами – то ли котельная, то ли гараж. Двор был целиком заасфальтирован. Дальнюю его часть с одной стороны огораживала потрескавшаяся кирпичная стена, а с другой – высокий сетчатый забор, за которым виднелся заросший кустами и деревьями участок. На калитке висел замок, и фурмановский провожатый равнодушно сообщил, что в сад пускают редко – там живут собаки. Нет, они не дикие, их здесь кормят и вообще-то держат в клетках, но все равно лучше туда не соваться. Во дворе было несколько скамеек, а у дальней стены стояла темная сырая беседка, в которой остро пахло гнилью. Здесь экскурсия завершилась. Они вернулись в корпус, и парень тут же куда-то смылся.

Фурман потерянно топтался в коридоре, пока на него не наткнулась сердитая старуха уборщица с ведром и шваброй, которая сразу стала ругаться, что он ходит по чистому полу в уличной обуви. На шум вышла женщина в белом халате. Поняв, что перед ней новенький, она завела его в свой кабинет (судя по табличке, это была старшая сестра), сверилась с какими-то бумажками и повела Фурмана в большую палату, где ему теперь предстояло жить. Все койки были более или менее аккуратно застелены, как в пионерском лагере, но каким-то неизвестным Фурману способом, причем подушки стояли торчком в виде странных треугольников. Его кровать оказалась рядом с окном. Из широко открытой форточки сильно дуло, и он спросил, нельзя ли дать ему какое-нибудь другое место, а то он немного простужен. Сестра сказала, что сейчас свободна только эта кровать, но дней через десять состоится большая выписка, и тогда можно будет выбирать. Находиться в палате днем запрещалось, поэтому Фурману посоветовали пойти в игровую комнату и подождать, пока все придут из школы. Потом будет обед.

Сестра решила проводить его в игровую и, к своему удивлению, обнаружила расположившуюся там компанию фурмановских ровесников: давешнего кудрявого «экскурсовода», коротко стриженого парня хулиганского вида и рыженькую пухленькую девушку-хохотушку с маленькими голубыми глазками. После небольшого разбирательства сестра недовольно удалилась, и компания продолжила прерванное развлечение. Заводилой здесь был кудрявый, который с хищной умелостью подбирался к развалившейся на диване хохотушке, в то время как его грубый приятель лишь одобрительно погавкивал издали неразборчивым матерком.


Еще от автора Александр Эдуардович Фурман
Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть I. Страна несходства

Роман Александра Фурмана отсылает к традиции русской психологической литературы XIX века, когда возникли «эпопеи становления человека» («Детство. Отрочество. Юность»). Но «Книга Фурмана» – не просто «роман воспитания». Это роман-свидетельство, роман о присутствии человека «здесь и теперь», внутри своего времени. Читатель обнаружит в книге множество узнаваемых реалий советской жизни времен застоя. В ней нет ни одного придуманного персонажа, ни одного сочиненного эпизода. И большинство ее героев действует под реальными именами.


Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть II. Превращение

При обсуждении сочинений Фурман неожиданно для Веры Алексеевны изложил какую-то развитую нетрадиционную интерпретацию произведения (естественно, усвоенную им прошлым вечером от Бори) со ссылками на письма Александра Сергеевича Пушкина. Либеральные педагогические установки (а может, и сам черт) дернули Веру Алексеевну вступить с Фурманом в дискуссию, и, когда аргументы исчерпались, последнее, что пришло ей на язык, было возмущенно-недоуменное: «Что же я, по-твоему, полная дура и вообще ничего не понимаю в литературе?..» Ответить на столь двусмысленный вопрос Фурман не смог, и в классе повисла долгая задумчивая пауза – ведь Вера спросила так искренне…Читатель держит в руках вторую из четырех частей «эпопеи».


Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть IV. Демон и лабиринт

Несмотря на все свои срывы и неудачи, Фурман очень хотел стать хорошим человеком, вести осмысленную, правильно организованную жизнь и приносить пользу людям. Но, вернувшись в конце лета из Петрозаводска домой, он оказался в той же самой точке, что и год назад, после окончания школы, – ни работы, ни учебы, ни хоть сколько-нибудь определенных планов… Только теперь и те из его московской компании, кто был на год моложе, стали студентами…Увы, за его страстным желанием «стать хорошим человеком» скрывалось слишком много запутанных и мучительных переживаний, поэтому прежде всего ему хотелось спастись от самого себя.В четырехтомной автобиографической эпопее «Книга Фурмана.


Рекомендуем почитать
Дом

Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.


Семь историй о любви и катарсисе

В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.