Книга Дока - [14]

– Когда мы виделись в прошлый раз, всё это уже было, – сказала она. – Не вижу, почему бы не продолжить.

Он проснулся в одну из ночей, которые проводил с ней, и смотрел, как она сидит перед зеркалом в колеблющемся свете огарка – она ничего не имела против электричества, но сама не включала его никогда, а потом и Енц перестал. Она погружала пальцы в жестяную коробку и подносила их к лицу. Амплитуда и ритм ее движений на мгновение сбили Енца с толку, ему показалось, что она наносит камуфляжную краску, как перед вылазкой. Но пальцы ее были испачканы в белилах, в кармине. Розы пылали на ее голове, но тонкий, всепроникающий запах флоксов из сада был сильнее. Она обернулась, услышав изменившееся дыхание мужчины. Тогда Енц понял, что ему действительно знакомо это набеленное лицо, разрисованное узорами, подчеркивающими рельеф костей, этот перечеркнутый черными штрихами, как будто зашитый, рот, красные лепестки вокруг глаз, завитки на лбу и на подбородке.

– Боишься? – спросила она, не разжимая простроченных губ.

Енц не знал, как ей ответить. Он действительно боялся, но это была не вся правда. Он боялся до смерти, но до смерти же и хотел ее. Его тянуло к ней, как гвоздь притягивает магнитом, непреодолимой силой, по закону природы. Это притяжение было между ними всегда, с самого рождения, если не раньше. Флоксы пахли ею, теплым пламенем вечности, и он с детства пропитался их запахом, она была ему родной, и еще он вспомнил, когда видел ее в прошлый раз, конечно, как он мог потерять это драгоценное мгновение? Она лежала с ним рядом и обнимала его, она поцеловала его, когда было уже слышно приближающийся вертолет, она ни на кого не оглянулась, она просто отдалась ему прямо на красноватой сухой земле, она принадлежала ему, тогда, в Климпо.

Жертвоприношение

Психолог помог. Этого Док отрицать не стал бы. До бесед с ним Док и чувствовал-то себя едва-едва. Буквально – мономолекулярной пленкой, натянутой на стотонный монолит. По пленке иногда проскальзывали слабенькие разряды. Под пленкой на всю глубину – неподвижный холод. Таким он вернулся из Климпо. После третьей беседы с психологом что-то разошлось внутри монолита, какие-то молекулы пришли в движение. Док догадался, что это мысли. Кроме мыслей ничего не было, но это и к лучшему, так казалось Доку. Это потом он понял, что панически боялся возвращения чувств. Бесчувственным ему было лучше. Так казалось. Возможно, так и было. Может быть, он просто взорвался бы в одно мгновение, почувствовав все сразу.

Но это был бы еще не худший вариант.

А вот если бы началась обычная жизнь – со всеми мыслями и чувствами, но без

Тогда да. Худший.

Так что Док не стал дожидаться, пока что-нибудь почувствует. Симулировал приступ колик, загремел в больницу, вскоре вышел оттуда – сколько-то отсрочки у него вышло, чтобы к психологу сразу не идти. Наверное, он действительно был не в себе тогда, после возвращения из Климпо. Изначально у него не было никакого плана, он двинулся наугад, как в ледоход по льдинам до другого берега. Вот с этой на ту перепрыгнуть – уже хорошо, а про десятую и задумываться нечего. Допрыгаешь до нее – узнаешь, что дальше. Так и он – не думал, для чего ему эта отсрочка, просто выкрутил ее из обстоятельств и помчался вперед, наперерез судьбе. Решил, что надо сменить обстановку, даже из города уехать, чтобы по утрам не включался навигатор, не тянуло на базу. Позвонил сестре: не приютишь на пару дней? – А та: я уезжаю. – Ну, мне и без тебя хорошо.

– Ах, так! Вот как ты к родной сестре относишься… Ну, ладно. Тогда приезжай на неделю, присмотришь за кошками. Вернусь – отпущу тебя.

– А что Сайс?

– А он уехал, не знаю, когда вернется. Может, ты знаешь?

– Нет, я не знаю.

– Ну, если тебе надо просто дома пожить, то ты давай, приезжай. Ключи есть? Я тогда няню отменю, но ты уж не бросай их тут.

– Ну, ладно, неделю поживу.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Так он оказался в родительском доме. Здесь, как всегда, было хорошо и спокойно, одно было неудобство: Док по-прежнему не мог дышать. Это было странно, раздражающе неудобно. Он делал вдохи и выдохи совершенно свободно. Никаких зажимов, никакого паралича. Ребра раздвигались и сдвигались, легкие внутри растягивались и сжимались легко и ровно, сильно и мягко. Только воздух был как будто пустой. Совсем без кислорода. От этого казалось, что вот-вот упадешь. Но Док не падал и ничего плохого с ним не происходило, из чего он сделал вывод, что это отсутствие кислорода – иллюзия. Голова кружиться не перестала, но он уже не обращал на это внимания, поскольку никакой опасности на самом деле не было.

Он был в доме один, только с кошками и со своими мыслями. Но мысли были быстрые и Док очень быстро все придумал. В первый же вечер, во время вечернего кормления, он увидел, как кошки его сестры рядком стоят над мисками. Четыре кошачьи спинки – параллельно, четыре вытянутых хвоста. Неизвестно почему ему на ум пришел «кошачий клавесин» – изуверское развлечение средневековых святош. Четырнадцать ящиков с кошками, четырнадцать хвостов, закрепленных под клавиатурой, нажимаешь на клавишу – игла впивается кошке в хвост, кошка кричит. Вот уроды, вяло подумал Док. Хотя, конечно, им кошка – сатанинское отродье, грех ее не замучить. А потом и сжечь. Почему сразу после этого он вспомнил жуткое описание из майринкова романа? Пятьдесят медленно сожженных заживо кошек – жестокий магический обряд, обращение к самой темной силе. Это тайгерм. А сколько вообще существует этих обрядов, в которых главное – не смерть жертвы, а длительные мучения. Из них делают силу, на них строят мост в преисподнюю – или в параллельную реальность – или в царство мертвых – или в обитель жестоких духов, самых могущественных, самых падких до такого лакомства, безотказных ради него.