Книга 3. Милосердие палача. Книга 4. Багровые ковыли - [43]

И он сказал серьезно, как подобает взрослому:

— Тетя Оля, я очень рад, что вы меня нашли. Я вас помню еще по Таганрогу. И рад, что у меня теперь есть вы и есть такая сестра… Я благодарен вам за то, что вы забираете меня к себе. Только я не поеду сегодня!

— Но почему, Юра? Почему? — в один голос воскликнули и Ольга Павловна и Лиза.

И Юра сказал, что он не сможет за час и даже за один день распрощаться со всеми своими друзьями, но он приедет. Обязательно. И очень скоро.

Когда за ними прибыл извозчик, плакала уже не только Ольга Павловна. Захлюпала носом Лиза. Даже Федор Петрович, и тот несколько раз кашлянул и махнул перед собой жесткой ладонью, словно бы отгоняя от глаз едкий дым.

Глава двенадцатая

Через несколько часов тряской и быстрой езды Кольцов понял, что в крепко стянутых бечевками руках и ногах останавливается кровообращение: он уже не мог шевельнуть ни одним пальцем. Собрав последние силы, он вывернулся и ударил головой одного из ездоков — больно, по колену.

Тот выругался, нагнулся, вытащил на минуту грязный кляп — они ехали безлюдной местностью, да и голос Кольцов уже потерял, изо рта вырывался лишь хрип. Ездок — очевидно, это был тот самый кряжистый, крепкий мужичок — сунул в рот Кольцову горлышко фляги. Вода была теплой, от обильной струи Павел тут же поперхнулся, но ему стало легче, вернулся голос.

— Отпусти веревки, — сказал он. — Удавить, что ли, хочешь!

К удивлению Кольцова, мужичок ослабил узлы, ноги отторочил от рук, и лежать стало намного удобнее.

По движению теней, по положению солнца, которое Кольцов не видел, но зато ощущал, он понял, что какое-то время они ехали на юг, лесами, а затем свернули западнее — и местность стала более открытой. Исчезла меловая пыль, густо набивавшаяся в глаза и в легкие.

Вскоре бричка въехала во двор. Павлу завязали глаза и довольно осторожно, поддерживая под руки, отвели в какой-то сарай, где было прохладно и остро пахло мышами. Еще по дороге Павел успел услышать несколько фраз, из которых понял, что здесь они будут менять лошадей. Свадебная маскировка тоже уже не была нужна.

Кто-то вполголоса стал объяснять махновцам обстановку на дороге, где стоят какие войска, где — заставы и есть ли ночные посты. Разведка у бандитов была поставлена хорошо, и Павел не сомневался, что они, увы, сумеют благополучно миновать все вохровские и чоновские красные части, которые могли бы встретиться на их пути. Павел вспомнил слова Дзержинского о том, что слово «бандиты» было не слишком точным для этих людей. На самом деле это была огромная тайная крестьянская повстанческая армия, которая сопротивлялась любой власти, любым реквизициям, любому вмешательству в сельские дела. Вооруженный боец здесь был неотличим от крестьянина — все зависело от времени дня, близости красных войск и военной необходимости.

Странно было только то, что движутся они именно к местам боевых действий, где красные тылы гуще всего насыщены войсками. Но, похоже, его «свадебных сватов и шаферов» это нисколько не смущало.

Когда наступили сумерки, Павла вывели из сарая и даже развязали, — похоже, похитители берегли свой живой трофей. Четверо дюжих хлопцев встали у него по бокам. Все, что он увидел в свете уходящего дня, — загорелые пыльные лица, хату с соломенной крышей и прызьбу вокруг мазаных стен, на которой сидело несколько вооруженных людей.

Два пистолета упирались в его спину.

— Пошли, повечеряешь.

Но так как идти он не мог, хлопцы, рассмеявшись, взяли его под руки и потащили в хату.

— Сразу видно: начальник — ногами не ходит, — сказали сидящие на прызьбе и тоже рассмеялись.

Хата была как хата: с образами и рушниками, с сушеной травой под сволоком.

— Ты очами по сторонам не зыркай, а дывысь у стол, — сказал один из охранников.

Это Кольцова тоже обнадежило: раз они по-прежнему скрывают от него обстановку, значит, — зачем-то он им нужен живым и даже надолго. Если бы хотели просто допросить и расстрелять, все выглядело бы не так замысловато.

Перед ним поставили кухоль с молоком и сковородку, в которой шкварчала яичница с салом. Хлеб тоже был вкусный, свежий. Кольцов стал неторопливо есть, чувствуя, что в какой-то степени он здесь хозяин положения. Пока что. Во всяком случае, ему как минимум отмерено достаточно времени до встречи с кем-то важным, кто будет его допрашивать. Махно? Вряд ли. Может, потом.

Конвоиры Кольцова тоже расселись вокруг стола и с интересом наблюдали за каждым его движением.

— Ешь скорише! — недружелюбно сказал один из охранников. — Не на свадьбе!

Но Кольцов без спешки вытер опустошенную сковородку коркой хлеба, съел ее и запил остатками молока.

— Бачь, як москали чекисты наше украинское сало любят, — сказал кто-то за его спиной.

И снова бандиты рассмеялись. Видимо, настроение у них было хорошее: во-первых, взяли «важну птыцю» и были уверены, что сам батько отметит это и их поощрит, во-вторых, дорога пока что давалась легко, без всяких стычек и проверок.

Теперь Кольцову связали только ноги и завязали глаза, усадили в бричку и в полной темноте неспешно поехали мягкой сельской дорогой. Все, что могло в бричках звенеть и греметь, было подвязано веревками или тряпицами, поэтому ехали тихо, и даже удары копыт о проселок были едва слышны.