Книга 3. Милосердие палача. Книга 4. Багровые ковыли - [35]

— Выпей, служивый, — сказал он, оценив военную фуражку, гимнастерку и пистолет в кобуре, висевший на поясе. Павлу показалось, что он поискал взглядом знаки отличия на рукаве и, не найдя их, обратился как к ровне. — Выпей за счастье молодых, боевой товарищ! Друг!

Кольцов усмехнулся. Снял фуражку, поклонился невесте в свадебной кичке, украшенной дюжиной дорогих, звенящих золотом и серебром монист. Невеста была высока, смугла и жилиста. И жениху, парубку с невыразительным лицом, Кольцов тоже поклонился.

— Счастья вам, молодые, здоровья и деток здоровых! — сказал он. — А выпить, прощения прошу: служба.

Но тут еще несколько человек соскочили с поезда.

— Параска, Параска! — загалдели они, обращаясь к невесте. — Проси товарища! Поднеси ему чарку, Параска!

Невеста очень бойко, по-мужски соскочила с брички и, вместо того, чтобы взять чарку из рук кряжистого, вдруг прильнула к Кольцову и крепко схватила его за руки. В одно мгновение Павел понял, что невеста — переодетый парубок, да притом обладающий недюжинной силой.

Ловушка! Он рванулся, но тут на него навалилось человек пять, кто-то с силой ударил кулаком по затылку, так, что на миг вышиб сознание. Тут же его очень ловко, быстро, со знанием дела скрутили бечевкой, руки приторочили к ногам, а рот забили пропахшей конским потом тряпкой.

Подняли его как пушинку, бросили на дно брички между сиденьями, сверху накрыли чем-то матерчатым и уселись, поставив на него ноги. Боком Кольцов пребольно уткнулся в сложенные на дне брички карабины, и особенно почувствовал это соседство, когда кони понеслись.

Глупо! Как глупо попался: позволил себе задуматься, позволил себе быть самим собой и не понял, не раскусил простейшей западни. Одолеть их он, конечно, не смог бы, но, спохватись вовремя, двух-трех человек уложил бы, поднялась бы стрельба — и они поспешили бы поскорее убраться, а его мог спасти туман.

Нелепость какая! Дурной сон, а не происшествие. Впрочем, и теперь надо искать выход. Кто они? Зачем он им нужен? В качестве кого? Раз не убили сразу, — значит, он действительно пока нужен. И это уже хорошо.

Сквозь топот копыт, звон бубенцов и всхлипы уставшей гармошки он слышал голоса над головой. Захватившие его люди, пока вязали, успели порыскать в карманах и теперь делились впечатлениями.

— Полномочный комиссар — это фрукт! И совсем новенькое посвидчення, краской документ пахнет — видать, только испеченный.

— Дай поглядеть… И правда, полномочный комиссар. От батько спасибо скажет.

— А кто говорил: «Давай в центр, давай на Сумскую!» Ну, проскочили мы в среду по Сумской — и что? А тут какого леща поймали!.. Гляди, ножичек перочинный… и до бутылок годится.

— И скажи, что его, дурошлепа, на Тенистую занесло? Может, до Зинки-кривой шел, та всех принимает.

— Зинка счас в Гуляйполе.

— А орден, орден — гляди! В коробочке… новенький.

— У батьки точно такой…

«Махновцы! — сполохом ударило в голову Павлу. — Это у него, у Махно, орден Красного Знамени. В конце восемнадцатого его наградили от имени ВЦИКа. Правда, кто-то говорил, что через полгода, когда Махно выступил против красных, указ отменили. Но орден-то он вряд ли вернул. Носит небось. А другого батьки с орденом на Украине нет… Так вот, значит, я к кому попал. Говорили ведь, что махновцы рыщут не только под Харьковом, но и в самом городе. А они, видишь, даже по Сумской раскатывают…»

— Дай-ка я орден надену! Больше почета будет на дороге.

Кольцов слышал, как где-то за Харьковом свадебный поезд окликнули, приказали остановиться. Надежда на мгновение вспыхнула в его душе: красноармейский патруль! Может, догадаются осмотреть телеги?

— Что за люди? Откуда, куда?

— Местные мы, товарищи! Парасю замуж выдаем! — И прикрикнули на невесту: — Что ж ты молчишь, Параска!

— Окажите милость, выпейте за здоровье!

Послышался звук разливаемой самогонки…

Кольцов напружинил руки, но они были крепко-накрепко связаны. Ноги тоже. Попытался вытолкнуть изо рта кляп, чтобы крикнуть — и не смог.

Почувствовал, махновцы вновь тронулись по ухабистой дороге.

Неслись по степи свадебные брички. От Харькова взяли на Чугуев, а там, оказавшись в северодонецких лесах, сменили в Моспанове коней, передохнули и снова помчались дальше изюмскими лесами к Славянску, где предстояло перевалить через забитую войсками железную дорогу Лозовая — Попасная и дальше, дальше, чтобы в конце концов очутиться в Гуляйполе. Оно оказалось сейчас меж двух огней — наступающим кутеповским корпусом и обороняющимися частями Красной Армии — и доживало, видимо, свои последние яркие столичные дни.

Люди почтительно расступались перед свадебным поездом — велики на Украине уважение и любовь к народным гуляниям. Особенно блистал и вызывал всеобщее восхищение сидевший на первой бричке рядом с ездовым рослый парень с «коругвой». На груди у него блестел эмалью и серебром новенький орден Красного Знамени, который, как известно, за просто так не дают.

Лишь один раз насторожились махновцы — когда на пустом и широком Изюмском шляху близ уездного города нагнали они две брички, одну — с пулеметом. А в седоке, прислонившемся к пулемету, признали они местного чекиста Шамраченкова, немало крови попортившего батьке.