Книга 1. Изгнание - [163]

— Gott sei dank![17] — обрадовался Врангель. — Поздравляю вас, генерал. Благодарю. Уверен, плоды деятельности вашей «внутренней линии» не замедлят сказаться. Но лицо у вас озабоченное. Вам что-то нужно?

— Создание агентуры требует дополнительных усилий, — Перлоф несколько замялся, но взгляда не отвел: — Мне, как и Климовичу, нужны деньги, ваше высокопревосходительство. И немалые: каждый заагентуренный требует капиталовложений, как изволят выражаться господа марксисты.

— Для вас у меня деньги всегда найдутся, Христиан Иванович! Надеюсь, они окупятся?

— Не сомневаюсь, ваше высокопревосходительство!

— Кстати, Христиан Иванович, пока не забыл. Что дала ваша проверка господина Венделовского?

— Абсолютно ничего. Пока.

— Значит, он чист перед богом и людьми?

— И это, признаюсь, меня больше всего пугает.

— Не все же вокруг нас профессионалы, милейший Христиан Иванович. И ведет он себя безупречно: ничего не просит, ни на что не претендует.

И прекрасно. Пусть побудет в резерве штаба. Надеюсь, он не выдержит безделья и в конце концов вынужден будет что-то предпринять.

— Вы неисправимы, генерал. Он же друг сына моей сестры и предоставил неопровержимые доказательства.

— И все же, ваше высокопревосходительство, не назначайте его пока на должность, имеющую доступ к нашим оперативным планам. Умоляю. Продлим еще немного его карантин. Хотя бы на месяц.

— Как вам будет угодно, генерал, — равнодушно пожал плечами Врангель.

Был серый туманный рассвет. Солнце еще не поднялось над низким берегом Скутари, но сотни разных лодок, фелюг, шхун, катеров и пароходиков-шеркетов сновали по ровной глади Золотого Рога и Босфора.

Поодаль серели внушительные громады английских и французских дредноутов. Их вид внушал почтение.

На «Генерале Корнилове» пробили склянки.

Врангель решительно отбросил одеяло и встал. Он так и не смог уснуть в эту ночь. Допоздна принимал старших начальников с докладами о размещении частей, потом долго беседовал с Шатиловым («Павлуша» несколько сдал после Крыма и нуждался в доброй, дружеской накачке. Они чуть не поссорились.,.), затем Врангель пытался привести в необходимую систему разрозненные впечатления прожитого дня и записать их я дневнике. Лег он в начале третьего пополуночи, долго ворочался.

И тут внезапно снова нахлынули мысли определенного свойства, завладели сознанием и точно парализовали волю. Ничего подобного с ним не случалось. Никогда... С чего бы это? Когда началось? С чего? С кого?

С Климовича и чувства боязни, возникшего после раздумий? Нет! Несомненно, началось все позднее, во время беседы с Перлофом, в самом конце ее, когда он спросил разведчика, как идет расследование убийства генерала Романовского, а тот ответил, что следы приводят его к некоей монархической организации, группирующейся вокруг посольских кругов в Константинополе. О большом заговоре против Романовского знали очень многие. «Верны ли ваши сведения, Христиан Иванович? — спросил Врангель. — Зачем монархистам убивать монархиста?» — «Увы, наше высокопревосходительство. — уныло и безразлично ответил фон Перлоф. — Монархисты всегда упрекали генерала Деникина в отходе от их принципов, приведшем к разгрому группы Май-Маевского и к новороссийской катастрофе. Виной всему они считали масона Романовского». — «Так ли это было?» — «Исключается, ваше высокопревос ходительство» — «А кто же убил его?» — с Неизвестный поручик, бывший сотрудник ОСВАГа Подлинную фамилию его пока установить не удалось, но это не имеет, поверьте, большого значении: он являлся простым и, как мне представляется, случайным исполнителем убийства». — «Какой ужас! Ни за что убили боевого заслуженного генерала!» — воскликнул Врангель, забыв в тот момент. что очень не любил. Романовского и достаточно натерпелся от него «уколов» во времена своей борьбы с Деникиным. Дальнейший обмен убедил Врангеля, что и это «дело» закрыто. Закрыто окончательно…

Врангель встал, походил по спальной каюте, потер виски тигровой малью, привезенной в свес время из Маньчжурии и отлично снимающей головную боль, и, поняв, что сон ушел окончательно, накинул шелковый с драконами японский халат и сел к прикованному столику, где лежал раскрытый с вечера дневник. Полистав его, Врангель остался недоволен записями: суета, все мелкие какие-то дела, мелкие мысли — ничего достойного главнокомандующего и вождя.

Сидя за столом, Врангель с трудом дожидался рассвета. Его обступали мертвецы — его знакомые, его начальники и подчиненные. Одни молча проходили через каюту, другие останавливались, присаживались в кресло рядом, вступали в беседу, возражали, спорили. У каждого была своя, удобная ему правда, незыблемая позиция, помогающая каждому объяснить поражение от большевиков — раздорами и интригами в своей среде, слабой помощью союзников, бездарностью исполнителей, случайными военными ошибками, морозами и жарой, бездорожьем, небывалой снежной метелью, плохим исполнением приказов, пьянками, да бог знает еще и чем! — только не самым главным, не самым основным, не тем, что, как ни крути, а белым армиям приходилось воевать со всем русским народом. Да, да, с народом!.. Народ можно было презирать. Им можно было командовать, управлять. Воевать со всем народом было невозможно, немыслимо. Такая война заранее обрекалась на поражение... Мысль эта, как озарение, пришла наконец, но Врангель тут же попытался прогнать ее, «забить», уничтожить... «Что же такое народ? — старался он успокоить себя. — Сумма людей, населяющих определенную территорию?.. Я вот рассуждаю о русском народе. А ведь в России живут и малороссияне, и чухонцы, мордва, чукчи и всякие прочие инородцы. Их очень много, у каждого свои национальные интересы, стремление жить отдельно, по-своему, вероятно. Когда же они все вместе становятся Россией? Да только тогда, когда появляется настоящий вождь и объединяет их словом или железом... Александр Невский и Иван Грозный, Петр и Екатерина, Николай Первый и Александр Первый — победитель Наполеона... А Пугачев?.. А Ленин?.. Ленин — вождь? Он ведь объединил русский народ — как и чем, неважно — и бросил его против Керенского, затем против Корнилова, Каледина, Колчака, Деникина, против меня. Я схожу с ума, — встревожился Врангель. — Провозглашаю большевика вождем?.. Еще немного, и я начну оправдывать и превозносить его!.. Позор! Разбередил себя, размечтался об абстракциях, точно институтка, — генерал, не раз стоявший под вражескими пулями, командующий, одного слова которого ждет армия верящих и преданных мне людей... Да, да! Верящих и преданных! Армия в массе своей такова. Тысячи и тысячи людей добровольно пошли за мной из Крыма — в неизвестность, в изгнание, прочь от своих домов, от родных сел и городов...»