Кнайпы Львова - [141]

Но настоящая забава царила на соседнем углу у «папы Буркера», известного тем, что у него были самые красивые девушки. Постоянным клиентом Буркера был доцент университета Казимир Михаловски.

Однако эти учреждения вызвали у некоторых глубокое возмущение в прессе тингель-танглями, «которые являют собой удивительную комбинацию театра и борделя и у которых под бдительным оком представителя полиции процветает отвратительная, грубая порнография». Прозвучали также требования, чтобы песенки, звучавшие со сцен тинглей, подвергались цензуре.

В кофейнях пригорода, устроенных наподобие венских и парижских, действовали варьете, которые назывались театрами разнообразия. К старейшим принадлежал «Орфей Клинсберга» на ул. Зиморовича, 17, в котором выступали немецкие и венгерские артисты. Популярным среди зрителей-богачей и золотой молодежи было «Варьете Бристоль» Зигмунда Зенгута (Variete Bristol) на ул. Кароля Людвика, а также «Casino de Paris» Францишка Мошковича на ул. Рейтана, 9. Публика победнее приходила в «Колизей» Германна на Соняшной. «Колизей» имел просторный театральный зал, где можно было поставить большие зрелища. Здесь изюминкой были сольные выступления звезд из Европы: танцовщиц и певиц, юмористов, акробатов и жонглеров и дрессированных собачек и диких зверей. Как писала исследовательница львовских кабаре Мариоль Шидловская, экзотические фамилии или артистические псевдонимы не были залогом развлечения высокого уровня, а скорее наоборот — элегантные помещения чаще были местом, где могли себя показать непризнанные артисты. Однако, с другой стороны, там получали опыт актеры, которые позже становились известными.

Летом заполнялись сады под Высоким замком, у Фляшмана на Жовковской, 66, на Лычаковской и «за кругом», то есть за рогатками города. Под звук скрипки или гармоники здесь пели и танцевали до самого рассвета. В таких садах действовали маленькие театрики, имевшие своих артистов божьей милостью. Среди них властвовал Людвик Людвиковски (Гальски). Мастер импровизированных куплетов и политических шуток, он почти каждый год разбивал свои палатки на львовском Пратере или под Высоким Замком.

«Там на углу, на Яновской, на улице Клепаровской»

Клепаров при Австрии был отдельным селом, имел свою собственную гмину, войта и только при Польше был присоединен к городу. Это было замечательное солнечное поселение, полное маленьких одноэтажных зданий и цветущих садов, которое все-таки напоминало село, а не пригород Львова. На Клепарове жили земледельцы-огородники и садоводы, которые когда-то вывели знаменитую клепаровскую череху (черешню), отличающуюся мясистыми ягодами.

Однако жители предпочитали спать ночью в душных покоях за закрытыми окнами, чем быть ограбленными, потому что здесь, как и в каждом пригороде, случались досадные происшествия

А вместе с тем Клепаров, как и Замарстынов, был известен как среда общественной обочины, дна, гнездо преступлений и убийств. Оба пригорода воспеты в уличных балладах, которые известны были во всем городе. В этих песнях изобиловала атмосфера пьяной романтики, культ отважного героя-батяра, который каждому давал в морду. А однако, как свидетельствовал бывший львовянин Альфред Ян, именно на Клепарове эти песенки были малоизвестны. Пели их в львовских кнайпах, особенно охотно студенты, но очень редко клепаровская молодежь, потому что клепаровской батяр совсем не занимался созданием региональной культуры, его язык был абсолютно нецензурным. Вместо того, чтобы отдаваться пению, он чаще занимался кражами, дрался и хватался за нож. Частыми здесь были кровавые масакры. Ян рассказывал, что должен был стесняться, когда университетские коллеги, происходившие из интеллигентных семей, гораздо лучше него знали это народное творчество.

На Клепарове жили целые семьи, которые известны были своей преступной деятельностью, гнездились они в ужасных дырах, однако сохраняли чувство сообщества с остальными жителями, потому что не трогали «своих».

Та кнайпа, которая находилась на левом углу Клепаровской, была известна на весь город. Владелец нанимал специально отобранных батяров и проституток, которые умышленно разыгрывали батярские сцены, чтобы приманить публику, а публика, не рискуя забредать в пригород, чтобы полюбоваться романтикой батярской жизни, получала ее суррогат недалеко от центра.

Об этом кабаке пели популярную песенку «Там на углу, на Яновской, на улице Клепаровской, там хорошо пиво пьется, там хорошо морда бьется». А была еще и целая баллада.

При немецкой оккупации этот кабак арендовал известный писатель, автор интереснейших воспоминаний о повстанческом движении на Украине, Юрий Горлис-Горский, которому удалось бежать из Союза в Польшу.

«Помню, — вспоминал Остап Тарнавский, — с каким вниманием мы читали еще до войны его рассказ «Холодный яр». Горлис-Горский (настоящая фамилия Лисовский) был неуловим, и редко кто имел возможность его встретить. Именно в 1941 г. вышла его книга «Аве диктатор», и тогда же он появился во Львове, да еще и в роли трактирщика в известном во львовском мире шинке. Поэтому когда коллега Ярослав Шавьяк предложил как-то после полудня посетить Горлис-Горского, я с радостью согласился. Шавьяк, который был репортером судебных дел украинских националистов до войны, когда-то имел возможность встретить Горлис-Горско-го, и теперь у него было больше отваги пойти на эту встречу.