Клюква со вкусом смерти - [39]

– Понятно. Деньги вы взяли в кассе магазина, – утвердительно кивнул он своим словам. – Вернули?

– Не все… Но я обязательно вложу всё! – Чуркина постаралась, как можно, тщательней вытереть лицо, и посмотрела на Дубовика с мольбой. – Только… – она приложила руки к груди. Наткнувшись на расстёгнутую пуговицу, быстро застегнула её.

– Давайте без этих подкупающих интонаций. Где теперь это кольцо?

– Здесь…

– Вот как! Так какого рожна вы взялись его описывать, если можно было просто показать? – досадливо покачал головой Андрей Ефимович.

– Я боялась домой отнести, муж бы не позволил носить, да и деньги…

– Не вижу ни логики, ни смысла в подобной покупке. Просто поразительно! – Дубовик посмотрел на неё с изумлением. – Неужели?.. А, впрочем, это вопрос психологии, – он махнул рукой. – Покажите мне кольцо.

Перстень оказался довольно внушительных размеров, но бирку женщина, по её словам выбросила, на тот случай, если увидит муж: истинной цены он знать не должен.

– Ну, что ж… Странно, что ревизия до сей поры не выявила у вас недостачи. Ладно, это вопрос чистоплотности торговых работников, пусть ОБХСС занимается, если сочтёт нужным. Изымать пока эту вещь у вас я не имею никакого права, пользуйтесь! Но если вдруг возникнут какие-то иные обстоятельства по вопросу приобретения вами перстня, тогда… не взыщите – вернусь к вам ещё. Продавать, дарить, терять пока не советую, – с этими словами подполковник ушел, вызвав вздох облегчения несчастной женщины.

А тот, возвратившись в Правление, попытался проанализировать всё, что услышал и увидел.

В этот момент пришел Воронцов, доложив, что он уже успел поспать немного и готов идти в лес. Также он сказал, что никто из персонала больницы тайны о состоянии здоровья Гаврилова не нарушил. «Значит, «капает» из другого места», – добавил Костя.

– Или «течёт», – засмеялся Герасюк, подмигнув Дубовику.

Тот лишь отмахнулся от него.

Кобяков, обойдя несколько домов, тоже вернулся, сказав, что деревня переполошилась. Теперь одни разговоры об исчезновении Веры Кокошкиной.

В подтверждении его слов, за окном послышался шум.

Герасюк, глянув на улицу, захлопал глазами:

– Ого, по-моему, собирается митинг! Андрей Ефимович, тебе флаг в руки, и – грудью на «баррикады»! Баташов, бедный, «отстреливается», но ему не устоять одному. И парторга не видать! В первых рядах должна быть! Непорядок! – он повернулся к Кобякову.

– Она на ферме, там какие-то свои неурядицы. Пошла разбираться, – объяснил тот.

Дубовик через плечо Герасюка посмотрел в окно:

– Н-да! Придётся мне «идти в народ»… – с этими словами он быстро направился к двери.

Громче всех в толпе кликушествовала жена Загоскина. Но и сам он, стоя рядом с ней, обращался громко в Баташову:

– Денис Осипович! А ведь людям надо всё объяснить! Товарищи из органов многое скрывают от нас, пусть бы поделились результатами следствия, – и забормотал про себя, пытаясь сочинить нечто соответствующее данному случаю.

Баташов, глядя на эти его попытки, иронично сказал:

– Брось, Иван Гаврилович, не тужься – ни к чему… – и вновь попытался что-то сказать людям, но тут вступил Нигай, активист-общественник:

– Имеем право знать, что, в конце-концов, происходит! До их приезда у нас всё было спокойно! А что теперь, товарищи? Одни едут, другие, а толку-то нет! Несчастье за несчастьем! Меня ни разу не допросили! Сидят в кабинете, совещаются! А люди умирают!

Дубовик во время этого выступления вышел на крыльцо и, скрестив руки на груди, молча, слушал обличительный монолог Нигая, который стоял лицом к толпе, не видя смотревшего на него с усмешкой подполковника. Тот знал, что людей можно успокоить только своим примером – самообладанием и хладнокровием.

Следом вышел и Кобяков, с укоризной глядя на колхозников.

Наконец, Дубовик оторвался от стены и вышел на середину крыльца, встав рядом с Баташовым. Наклонившись к нему, негромко спросил:

– Как звать товарища? Алексей Павлович! – получив ответ председателя, окликнул Дубовик Нигая.

Тот резко оглянулся, едва не упав.

В толпе засмеялись.

– Вы закончили свои диффамации? Теперь позвольте высказаться мне! Это относится ко всем вам! – он обвел взглядом стоявших колхозников. – Товарищ Нигай сказал, что у вас всё было спокойно. А убийство Анфисы Гребковой и странная смерть Михея Ботыжникова? Это вы называете спокойствием? Самое интересное, что вы все изначально не поверили в виновность бедного парня, обвиняли неизвестного человека с болот, но ни один из вас – ни один! – не попытался вступиться за Михея, написать письмо в прокуратуру с опровержениями! Предпринять хоть что-то, чтобы его спасти! Вам же лень сдвинуться с места! Чего проще – сидеть по домам и чесать языками! И, если бы не письмо брата Гребковой, вы так бы и продолжали «тухнуть» в своем «болоте». А, между прочим, вы все здесь знаете друг друга не понаслышке, все друг у друга на виду. И, тем не менее, шушукаетесь по углам, а когда вас просят придти и рассказать нам, что кому известно, становитесь глухими, слепыми! А как должны мы в вашем людском «болоте» разобраться? Где ваши активисты? Таким образом, я своей властью, если ваш председатель для вас не авторитет, приказываю всем немедленно разойтись по домам. И больше трёх – не собираться! Арестую!