Ключи от рая - [65]

У Элен были еще пожелания. Она сказала, что я должен кое-что сделать, отчего ей будет легче: я не должен подавать виду. Я должен не забывать регулярно приглашать мать, я должен быть вежлив с Дэвидом, хотя избранник Грейс вызывает раздражение, и не говорить, что она могла бы выбрать получше. В общем, я расправил плечи, заставил себя понять, что я ем, и стал по-прежнему не подавать виду.

Обе женщины были красивы. Моя мать не выглядит на свои семьдесят с чем-то, я даже не помню с чем. Ее прическа, косметика и одежда — все было показателем хорошего вкуса. На ней было сиреневое платье и жакет, рассчитанные на человека лет на сорок моложе, но сидевшие на ней превосходно.

Грейс, с ее светлыми волосами и темными глазами, всегда обращала на себя внимание. Но сегодня вечером, в красном платье с узкими бретельками, она выглядела ослепительно. Слишком хороша для этого Дэвида, слишком красивая и слишком яркая, но я ничего этого не скажу.

Она все еще говорит о Дэвиде. Когда она остановится? Он тоже работает в Сити.

Говорят, у него способности. Способности — в смысле природной изворотливости. Вроде букмекера на скачках, в отличие от экономистов, банкиров и финансовых экспертов, в кругу которых столь естественно смотрелась Грейс.

Нет, конечно, молодой человек был из другой породы.

Но нет сомнения, что Грейс любит его. Она никогда никого не приглашала домой до этого, а сейчас нужно терпеть этого деревенщину.

— Дэвид заходил сегодня навестить маму. — Грейс, видимо, доставляло удовольствие произносить его имя. — Он сказал, как это странно, что я так непохожа на вас обоих и что я не могу сидеть на солнце больше двух минут без риска обгореть, а вы можете загорать хоть месяц и становитесь только золотисто-коричневыми. Он сам — вылитый отец, они с ним как близнецы, тот же нос, тот же рот, та же манера откидывать волосы со лба.

Я удержался и не стал говорить, что это плохо для них обоих. Я изобразил признак интереса, чтобы побудить Грейс рассказывать дальше о предмете своего обожания.

— Вот он и спросил маму, не считает ли она странным, что я так непохожа на вас.

— И что же ответила мама? — Я постарался, чтобы мой голос звучал тепло и заинтересованно. Я едва мог говорить. Как смеет этот болван допрашивать умирающую женщину? Как он смеет омрачать ее последние часы своими дурацкими вопросами?

— О, ты знаешь маму, она сказала, что согласна с ним, потом ей стало плохо, и она позвала Мерседес.

«Мальчик тут не виноват, просто у Элен усилились боли», — сказала моя мать. Как ни странно, Наташа всегда вставала на защиту этого молокососа.

— Потом, на нашем маленьком праздновании, ей ведь стало лучше, правда, папа? — Большие, красивые, темные глаза Грейс смотрели вопрошающе.

— Да, ей стало лучше, — выговорил я.

В следующий час я умудрился сделать массу дел. Я улыбался матери и дочери, я рассказывал им маленькие истории о счастливых временах. Я не забыл поинтересоваться, арманьяк или коньяк мы возьмем на десерт. Потом, наконец, моя мать поехала в свой особняк, а моя дочь поехала в свою квартиру, куда, несомненно, явится Дэвид, так похожий на своего отца, и уляжется в ее постель.

Я был свободен.

Наконец я был волен пойти и повидать Элен.

Туда пускали в любое время.

Как важно иметь достаточно денег, чтобы пользоваться услугами частной медицины. Я прошел сквозь большие бесшумные двери в вестибюль, который больше походил на холл большого отеля, а не больницы. Ночной дежурный вежливо приветствовал меня.

— Если она спит, я обещаю, что не буду беспокоить ее, — сказал я со своей отработанной, но едва ли искренней улыбкой.

Мы с Элен часто говорили о том, что жизнь в своей основе похожа на театральное действие. Как много времени в нашей жизни уходит на притворство. Мы вздыхали по поводу этого и обещали друг другу, что по крайней мере мы с ней никогда не будем притворяться. Но мы притворялись. Разумеется, притворялись. Самое большое притворство было именно у нас.

Она никогда не рассказывала мне о Грейс, а я никогда не говорил, что знаю. Я знал с самого начала.

Я знал с того дня, как зашел в ее комнату во время ее так называемой беременности, когда она сказала, что предпочитает спать одна. Она металась во сне, я положил руку на лоб, чтобы успокоить ее, и увидел, что под ее ночным халатом надето что-то белое. Я приподнял простыню и увидел красивую золотисто-кремовую ночную рубашку и привязанный к ней пенопластовый искусственный живот.

Я испытал невероятный шок. Элен, моя жена, обманывала меня. Но потом он сменился нахлынувшим сочувствием и любовью. Моя бедная девочка, как же она должна была бояться моей матери и, разумеется, меня, если пошла на такие крайние меры. И что она собиралась делать, когда подойдет время, и что она скажет нам?

Возможно, она где-то договорилась купить ребенка. Но почему она ничего не сказала мне? Я бы поделился с ней всем, чем угодно. Почему она ничего мне не сказала?

Я вернулся в свою комнату, полный тревоги. Как она собирается обойтись без моей помощи? Я знал, что она не сможет сделать это без меня, завершить этот полубезумный план, который она выдумала.