Ключи к «Лолите» - [4]
Хамбер, Хамхам, Хаббаб, Хамм, смиренный Хамфри, Хамфри-Коротышка, святой Губерт, Хамфри Горбун, Химмишимми, Харомфрейд, Хамбер был хмур.
Уже это показывает, что Набоков кое-что почерпнул из Джойса, однако есть и дальнейшие ссылки{10}. Героиню (и символ) романа Джойса, возлюбленную Хамфри, зовут Анна Ливия Плюрабель; отроческую «ривьерскую» любовь Гумберта Гумберта, пробудившую его нимфетоманию, зовут Аннабелла Ли (позднее она возродится в Лолите){11}. Хамфри и Анна Плюрабель Джойса символизируют, в числе прочего, Адама и Еву{12}. Гумберт и Аннабелла у Набокова варьируют ту же библейскую тему. После Аннабеллы "Гумберт был вполне способен иметь сношения с Евой, но Лилит (т. е. Лолита. — К. П.) была той, о ком он мечтал" (с. 30). Перед фантастической перспективой обладания Лолитой Гумберт "был податлив, как Адам… в известном плодовом саду" (с. 91), и когда Лолита (то бишь Аннабелла, Аннабель Ли, Анна Ливия Плюрабель, Ева и Лилит) входит в гостиную Гейзов, дабы впервые неосознанно стать воплощенным инструментом гумбертовского оргазма, она держит "в пригоршне великолепное, банальное, эдемски-румяное яблоко" (с. 75). Как говорил поэт, "запретный плод вам подавай, а без того вам рай не рай". Она подбрасывает яблоко, Гумберт перехватывает его, но потом возвращает и, когда она жадно вгрызается в плод, начинает свои тайные манипуляции. При этом Гумберт отмечает, что она "была налита яблочной сладостью", и любуется ею, "пожирающей свой незапамятный плод, поющей сквозь его сок" (с. 77). Тема "Адам—Ева—яблоко" возникает вновь, когда Ло появляется в ярком ситцевом платье "с узором из красных яблочек" (с. 139); в тот день Гумберт увозит ее из лагеря «Ку» и впитывает в себя самое дорогое для него существо на земле.
Есть и другие ссылки на Джойса. В "Поминках по Финнегану" встречается имя «Куильти»; Клэр Куильти — похититель и любовник Лолиты. Фамилия Мак-Кул — предполагаемое соответствие Мак-Ку в «Лолите» — тоже встречается в "Поминках по Финнегану". Гумберт пародирует "Портрет художника в юности" Джойса, когда, рассказывая о себе, говорит о поисках "Портрета Неизвестного Изверга".[3] Когда девочки в пьесе изображают живую радугу, которая понемногу тает за множеством последовательных вуалей, Гумберт комментирует: «Я подумал, помню, что эту идею "радуги из детей" Клэр Куильти и Вивиан Дамор-Блок стащили у Джойса…» (с. 271). Соответствующего места у Джойса я не нашел, хотя Дамор-Блок (Darkbloom), возможно, намекает на Блума из «Улисса», где в пятнадцатой главе я обнаружил следующие реплики:
Но скорее всего это лишь эффектное совпадение, так как "Вивиан Дамор-Блок" — это анаграмма имени "Владимир Набоков".
4
После исчезновения Лолиты с драматургом Куильти Гумберт предпринимает безумный и тщетный "криптографический пэперчэс" от мотеля к мотелю{14} в целях обнаружения улик и установления личности похитителя{15}. Призрачный бес имитирует, высмеивает и дразнит Гумберта подписями в регистрационных книгах:
Его намеки отличались известной изысканностью. Он был начитан. Он говорил по-французски. Он знал толк в дедалогии и логомантии. Он был любителем эротики. [с. 306–307]
Куильти-Набоков проверяет эрудицию как Гумберта, так и читателя. Но к счастью, Гумберт в большинстве случаев помогает читателю расшифровать литературные отсылки. К этим страницам романа (часть II, глава 23) необходимо подбирать ключи. Я же просто перечислю записи, упоминаемые Гумбертом, и попытаюсь кратко объяснить каждую.
N. Petit, Larousse, Ill. (Н. Малый, Ларусс, Илл.)
Пьер Ларусс — известный французский лексикограф, его «маленький» словарь популярен по сей день. "Н." — аббревиатура для «Новый»; "Илл." обозначает как «Иллюстрированный», так и штат Иллинойс.[4]
В первом же мотеле, который я посетил — "Пондерозовая Сосна", — я нашел среди дюжины явно человеческих адресов следующий: Dr. Gratiano Forbeson, Mirandola, N.Y. Эти отзвуки итальянской комедии, разумеется, мимо меня не прошли.[5]
Вероятно, Куильти выбирает итальянское имя в соответствии с названием "Пондерозовая ("тяжелая" по-итальянски) Сосна". Я не знаю, на что намекает полинациональная комбинация "Грациано Форбсон", но Мирандола явно подменяет очаровательную Мирандолину, героиню комедии Карло Гольдони "Хозяйка гостиницы". «Мирандола» означает "глядя на нее" — возможно, Куильти сообщает Гумберту, что восхищается Ло Сочетание букв в имени имеет некоторую анаграмматическую связь с фамилией Набокова.[6]
"Арсен Люпэн" был очевиден полуфранцузу, помнившему детективные рассказы, которыми он увлекался в детстве.
Автором нескольких детективных романов, в которых Люпен выступал в качестве сыщика-протагониста, был Морис Леблан.
…и едва ли следовало быть знатоком Кольриджа, чтобы раскусить пошлую подковырку в адресе "A. Person, Porlock, England". ("А. Персона, Порлок, Англия").[7]
По словам Кольриджа, когда он записывал привидевшиеся ему во сне строки поэмы "Кубла Хан", его отвлек "какой-то делец из Порлока и задержал на целый час с лишним", — после чего Кольридж растерял детали сновидения и бросил поэму
В воспоминаниях американского слависта, главы издательства “Ардис” Карла Проффера описаны его встречи с Надеждой Мандельштам, беседы с Еленой Булгаковой, визиты к Лиле Брик. Проффер не успел закончить много из задуманного, и книга о литературных вдовах России была подготовлена и издана его женой Эллендеей Проффер в 1987 году, уже после его смерти, но на русский переведена только сейчас. А заметки об Иосифе Бродском, с которым Карла и Эллендею связывала многолетняя дружба, полностью публикуются впервые.Книга содержит нецензурную брань.
Книга Михаэля фон Альбрехта появилась из академических лекций и курсов для преподавателей. Тексты, которым она посвящена, относятся к четырем столетиям — от превращения Рима в мировую державу в борьбе с Карфагеном до позднего расцвета под властью Антонинов. Пространственные рамки не менее широки — не столько даже столица, сколько Италия, Галлия, Испания, Африка. Многообразны и жанры: от дидактики через ораторскую прозу и историографию, через записки, философский диалог — к художественному письму и роману.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».