Ключ к тайне - [26]

– Этот человек – настоящий зверь, – с отвращением сказала она. – Я ему совершенно безразлична: он обращается со мной, как с ребенком. Ему бы только прибрать к рукам мое имение. Вот он и поспешил с формальным обручением, считая, что я слишком молода, чтобы понять всю серьезность этого шага. Он думал, что я не осмелюсь нарушить помолвку, а как только мне исполнится пятнадцать лет, он станет моим мужем и получит все мое состояние.

– А что думал твой опекун? – спросил Шекспир.

– Не мне об этом судить. Мистер Норман всегда был хорошим человеком; он близкий друг моего отца. Но, с тех пор как он спелся с сэром Филиппом… – Она запнулась, задрожав от ужаса при воспоминании. – Сэр Филипп страшный человек. Он имеет какую-то непонятную власть над людьми. Он единственный, кого я боюсь.

Шекспир задумчиво поглаживал свою острую бородку.

– Я поговорю с билетером, – сказал он после минутного раздумья. – Если сэр Филипп снова появится в нашем театре, тебя сразу предупредят, и ты не будешь играть. Чертовски неудобно, но это лучше, чем потерять тебя навсегда!

– А как же мистер Бербедж?

– Я скажу ему. Не беспокойся, девочка, я не открою ему, кто ты; этот секрет мы будем хранить свято. Но надо что-нибудь придумать. – Он улыбнулся: – Надо мною всегда смеются, что я беру для своих пьес готовые сюжеты, а не придумываю что-нибудь новое. Но вы не беспокойтесь, для вас-то я состряпаю какую-нибудь историю.

К счастью, наша тревога быстро улеглась, так как через два дня до нас дошел слух, что сэр Филипп уехал в Камберленд. Трудно было предположить, что после столь длительного путешествия он решится сразу пуститься в обратный путь.

Мне кажется, что, как ни рвался он к жизни в столице, старая королева не очень-то его жаловала и он мало бывал в придворных кругах. А он был не из тех, кто соглашается играть вторую скрипку, и поэтому предпочитал сидеть в Камберленде, где находил, чем занять себя: присваивал общинные земли, подыскивал себе в жены богатых наследниц и плел опасные и подлые интриги, о которых мы в то время и не подозревали.

С каким облегчением мы думали о том, что он теперь преспокойно едет по дороге, которая уводит его все дальше и дальше на север! Нам и в голову не приходило, что его черная тень скоро вновь омрачит нашу жизнь.

Наконец Кит сыграла Джульетту. Как мы и ожидали, весь Лондон просто голову потерял. Был забыт даже Бербедж – Ромео. Но Бербедж был слишком большой артист, чтобы завидовать ей. После спектакля он и Шекспир пригласили нас ужинать в таверну, и мы так наелись, что чуть не лопнули. Выпив пару стаканов вина, Бербедж помрачнел и с тоской посмотрел на Кит.

– Мальчик играл, как великий артист, – сказал он, – но у бедняжки нет будущего.

– Какого будущего? – отозвался Шекспир.

Бербедж глубоко вздохнул.

– Все прекрасно, он прелестен, как девушка – у нас никогда не было такого актера на женские роли. Но всех мальчишек ждет одинаковая судьба! Через года два на верхней губе и на подбородке у него вырастут черные усы и борода, а голос начнет ломаться. Конечно, он может еще прославиться как исполнитель мужских ролей, но почему-то так не бывает… Я вижу тебя в роли Джульетты, но не Ромео.

Шекспир веселился от души.

– Не спеши огорчаться, Дик. Ставлю фунт, что Кит еще лет десять не отрастит себе бороды.

– Благодарю покорно. – Бербедж подлил себе еще вина. – Я не любитель биться об заклад. Весь свой азарт я вкладываю в театр, и с меня достаточно, поверьте.

– Кто же может изменить театру? – вызывающе спросил Десмонд.

– Я.

Это сказал Шекспир. Все повернулись к нему.

– Ты? – воскликнул Бербедж. – Но тебя ждет слава! Ты и сейчас пишешь не хуже Марло. Когда-нибудь ты превзойдешь и его. Неужели ты откажешься от всего этого?

– Мне кажется… когда-нибудь… когда я сумею… – Шекспир смотрел на огонь, потрескивавший в камине, и, слушая его спокойный голос, я чувствовал, что сквозь пламя и черный дым он видит родной Уорвикшир. – В прошлом году я купил дом в Стретфорде…

– Новый дом?

– Да. Я хочу жить в настоящем доме, а не в тесных каморках Бишопсгейта. Я хочу иметь сад. Мне нужна настоящая река. Разве Темза – река? Это улица, сточная канава и кладбище. – Внезапно он повернулся ко мне:– Скажи, Питер, где бы ты хотел доживать свои дни: в Лондоне или в Камберленде?

Я улыбнулся ему в ответ, и мы почувствовали себя встретившимися в городской толпе сельскими жителями. Я вспомнил Бленкэтру, и голубое небо над ней, и одетый в цветущий вереск лес, и Дервентуотер, в воды которого глядятся горы, и молодые лиственницы на склонах засахарившихся от снега вершин, и тысячи других вещей. И я сказал взволнованно:

– Дай Бог, чтобы в Камберленде!

– Я тоже, – заметила Кит.

Я был очень рад, что она испытывает те же чувства, что и я.

Но и Лондон был великолепен, особенно перед рождеством, когда слуги лорда-камергера получили приказ на двенадцатую ночь рождества играть перед самой королевой.

Рождественские праздники были для нас днями каторжного труда и веселых развлечений. В те вечера, когда мы не выступали перед наполненным восторженными зрителями залом, мы веселились у Шекспира в Бишопсгейте, у Десмонда в «Королевской лилии» или катались на коньках по дороге в Кенсингтон. Но я никогда не забуду двенадцатую ночь в Уайтхолле, где в огромном зале отвели место для сцены. Стены были увиты плющом и украшены ветками остролиста, лавра, розмарина и омелы. Драгоценности на дамах сверкали и переливались в огнях тысячи свечей, а прямо перед нами восседала сама королева – ее шелковые юбки казались каскадом серебра, а огромный испанский воротник окружал лицо кружевным ореолом…