Ключ к прошлому - [8]

Давайте подумаем о судьбе оставшихся четырех.

Стивен чувствовал, что ему приходилось быть тюремщиком своих братьев и сестры. Он их сопровождал, он им разрешал (или не разрешал), он должен был быть постоянно начеку из-за потенциальных похитителей. Он был старшим, и это была его ответственность. Он делал перекличку, считал их по головам, проверял, закрыты ли все замки.

А потом обнаружилось, что его пропавшая сестра жива, только теперь она не Джен, а Дженни. Оказалось, что люди, которых его сестра зовет мамой и папой, были родителями похитительницы его сестры. Стивен предполагал, что на головы Фрэнка и Миранды Джонсон должны свалиться самые страшные горести и напасти.

Но у тех все было прекрасно!

У них ничего не получилось со своей собственной дочерью, и они спокойно оставили у себя украденного ребенка, и никто против этого ни слова не возразил. Они даже назвали ее другим именем – Дженни, а не ее настоящим – Джен. Судьба предоставила второй шанс Джонсонам, а не Спрингам.

Все, как казалось ему, словно сговорившись, верили Джонсонам. («Мы считали, что девочка – дочка Ханны, – говорили мистер и миссис Джонсон. – Мы считали ее своей внучкой. Мы изменили ее имя и свою фамилию для того, чтобы нас не нашли сектанты и не отняли у нас ребенка».)

Ну-ну.

Как будто эта ересь может быть правдой.

Несмотря на это, ФБР и полиция штата Нью-Джерси считают эту галиматью убедительным объяснением. Даже отец и мать Стивена приняли эту невероятную версию Джонсонов. «Девочка жива, она в безопасности, мы счастливы», – говорили они.

Стивен не видел никакого повода для того, чтобы чувствовать себя счастливым.

Но месть в наши дни вышла из моды. Сейчас принято сострадать, сочувствовать боли других людей, жалеть их за то, что они совершили ошибку и оступились. Не обращать внимания на негативные аспекты того или иного поведения.

Стивен был единственным человеком в семье, твердо убежденным в том, что по Фрэнку и Миранде Джонсон тюрьма плачет.

Стивен засунул узкий и похожий на плитку камень между погнувшейся рамой и передним колесом, чтобы выпрямить раму. Он надавил слишком сильно, от чего рама искривилась в другую сторону.

– Успокойся, – сказала Кэтлин, – в тебе столько адреналина, что ты, наверное, можешь погнуть раму зубами.

Стивен сделал вид, что смеется.

– Кстати, – продолжала она, – у меня есть кое-какая информация от моих родителей. Они приедут в следующие выходные. Я очень хочу тебя с ними познакомить. – Она приподняла козырек его бейсболки и поцеловала в веки. – Ты им обязательно понравишься. Мы будем ужинать в «Булдерадо». Хочу, чтобы ты надел штаны цвета хаки и желтую рубашку. Я сама их поглажу.

Но Стивена угнетала мысль о еще одной семье. Он не стал дружить с семьей Дженни в Коннектикуте, и у него не было никакого желания производить впечатление на родителей Кэтлин из Калифорнии. Ему одной семьи было более чем достаточно.

III

– Какую еще папку? – переспросила она своего младшего брата. Она хотела произнести эти слова делано-непонимающим тоном, но вместо этого ее голос дрогнул.

Она съехала на подъезд к дому, подавив в себе желание проехаться по жиденькой изгороди из кустов, разделявшей участки между двумя домами, просто для того, чтобы доказать, что она может быть сильнее чего-то, хотя бы этой изгороди. Дженни припарковала машину около боковой двери. Джонсоны уже много лет не использовали свой гараж для стоянки автомашин, потому что гараж был забит кучей разного барахла.

Она вынула ключи из зажигания и закрыла лицо руками. Как только ей не надо было вести автомобиль, слезы потекли ручьями из ее глаз.

Ребята сидели и ждали, когда она успокоится. Они не собирались открывать двери до тех пор, пока она не откроет свою, и оставались в закрытом и защищенном пространстве салона автомобиля.

– Дженни, у тебя по выражению лица видно, о чем ты думаешь, – объяснил ее брат. – Твое лицо можно читать как книгу.

Услышав эти слова, Дженни почувствовала, что готова вывести на чистую воду всех людей, связанных с ней, и каждого человека, который делал вид, что связан.

Она смотрела на свой дом – старый, крытый черепицей особняк, который модернизировали, расширив окна. Как много лжи скрывается за этим прозрачным стеклом. Горячие слезы, которые она еще не пролила, жгли глаза. Казалось, что от этих непролитых слез она ослепнет.

«И я здесь осталась! – думала она. – Я предала свою биологическую семью, чтобы вернуться сюда».

Она ощущала эту иронию судьбы, от которой ей было ужасно стыдно.

– На папке был ярлычок с инициалами Х. Д., – напомнил ей Рив.

Дженни надавила ладонями на щеки так, что из-под ладоней был виден только ее курносый нос.

– Х. Д., – произнесла она, словно выдавливая зубную пасту из тюбика, – означает Хищный Дикобраз.

Но все они прекрасно знали, что стоит за инициалами Х. Д.

Но Рив не стал с ней спорить, а предложил свой вариант расшифровки букв.

– Хорек Дикий, – сказал он.

«Ох, как мне все это не нравится! – подумала она. – Я к этому совсем не готова. Собственно говоря, никогда не была готова. Я не была готова к тому, чтобы узнать, что мои родители не являются моими родителями. Я не была готова узнать, что меня в детстве украли. Не была готова к тому, что Рив растрезвонит историю моей жизни по радио. Не была готова к тому, чтобы с моим папой из Коннектикута случились инсульт и сердечный приступ. И я не готова к тому, чтобы узнать, что он…»