Клятвопреступник. Избранное - [57]
— Можно же перевесить на другое дерево, — сказал Лекарь.
— То, что сделал один раз, трогать уже нельзя, — ответил я.
Мы снова оба замолкли. Спустилась ночь. Стало совсем темно.
Молча улеглись в своем пологу.
Вспомнив сегодняшнее утро, как это принято у ханты, я пожелал своему напарнику:
— Пусть твой сон к тебе плохой стороной не обернется!..
— Спасибо, Осип! — сказал он.
На этом наш день закончился.
Утром, чтобы далеко не упустить день, поднялись раным-ранешенько, когда чуть стало светать. А светать в эту пору начинает сразу после полуночи. И, быстро позавтракав, поспешили за беглецами. Теперь на кормовых болотах и сорах следы уходили то влево, то вправо от земляной дороги. То ни с того, ни с сего олени поворачивали назад, и, отыскав и вытоптав «сладкий» кормежник, снова устремлялись к Межземельной Гриве. Мы, боясь потерять следы, как зайцы, петляли по их извилистым тропам. И к вечеру нас так вымотали зыбкие и мягкие мхи, что за ужином мой Лекарь в сердцах сказал:
— Осип, ты почему этого Пуровского Быка на мясо не пустишь?!
— Хех-хе! — засмеялся я.
— Так ведь, поди, каждый год бегает он на Гриву…
— А зимой как быть: я сам, что ль, в нарты впрягусь?!
— Есть же другие олени?
— А этих других знаешь сколько требуется?
— Сколько?
— Не могу даже сосчитать…
— Много?
— Конечно, много. Как только выпадет первый снег, все идут к бригадиру. И слышишь только одно: оленей давай! Давай-давай-давай!..
— И всегда не хватает?
— Да, верно. Вот считай: грузовых быков давай, быков для сеновозчиков давай, для правления колхоза быков давай! Кроме этого, самое малое по два быка для каждого охотника и для каждого рыбака. Да еще каждый пастух оставляет по одной или по две упряжки быков. Да, чуть не забыл про почтовых быков…
Словом, объяснил ему, что зимой все держится на оленях. Рыба ловится хорошо, ее в мешки затаривают и на оленях вывозят либо в обской поселок Локосово, либо в город Сургут. Этих оленей называем грузовыми. Тут нужны только сильные быки. Сено с болотных озер тоже вывозят на оленях. И вывозят всю зиму, потому что коров — целое стадо. И лошадей — целое стадо. Сколько им кормов-то на зиму нужно?! Начальство колхозное на разные собрания вози в город от снега до снега. Почту вози от снега до снега. Само собой, рыбалка и охота на весь сезон. Рыбакам и охотникам хоть важенки выдаем… На зиму в стаде остается один молодняк.
— На одном быке все равно далеко не уедешь, — сказал мой Лекарь.
— Не скажи! — возразил я.
— Да хлопот больше доставляет твой Пуровский, Осип!..
— Зато зимой все отрабатывает.
— Хороший?
— Не очень шустрый в нарте, но надежный. Вот считай: во-первых, он послушный вожак в упряжке. Во-вторых, как у нас говорят, он «крепок телом». Бывает, запрягаешь осенью хорошо упитанного оленя, делаешь одну-две дальние поездки, смотришь — твой олень «скинул тело», отощал. А Пуровский Бык до самой весны сохраняет свое тело. Значит, может тянуть свою половину нарты. Ну и, в-третьих, он на снег хороший. По целине идет себе потихоньку, не спеша, как по нормальной дороге. А на снег не всякий олень пойдет. Бывает, запряжешь здорового и высокого быка, а он пройдет немного по целине и ложится. И хоть убей — не встанет и не пойдет дальше. А пастух в первой половине зимы, по еще не глубокому снегу, в поисках оленей ездит только по целине, по бездорожью. Так что Пуровскому Быку цены нет!..
— Так он твой вожак?
— Да, один из моих вожаков. У меня две упряжки быков, значит, два вожака.
— Тогда беру свои слова обратно, Осип!
— Пусть еще поживет! — улыбнулся я.
— Пусть живет!
Мы немного помолчали. Потом я сказал:
— Впрочем, это колхозный вожак. Здесь ничего моего нет.
— Почему?
— Все — колхозное! Олени колхозные, земля колхозная, я — колхозный!..
Он внимательно так взглянул на меня и, поразмыслив, спросил:
— Вот вы воевали с красными. А красные, как ты говоришь, сделали вам колхоз. Скажи, Осип: а разве колхоз не облегчил вашу жизнь?!
На это у меня было что сказать. Говорю ему:
— А вот сам посуди, Молодой Человек: что нам дал колхоз… Немало лет я работаю пастухом, начал рассказывать ему. В первый же год не досчитались оленей. Колхоз все поставил нам на счет. Часть денег он удерживает за потерянных оленей, часть выдает на еду. Во второй год ни прибыли, ни убыли. Но с меня все высчитывают за первый год. На третий год меня назначили бригадиром. Были болезни, был падеж оленей. Головы, что в акты не попали, опять на нас нагрузили. Потом прибавили к ним потери четвертого года. Я все время остаюсь в накладе. Мой долг колхозу все время растет. Колхоз мне платит ровно столько, чтобы я только не умер с голода. После, когда мой долг станет почти непосильным, меня снимут со стада.
Если, конечно, до этого не посадят в тюрьму. И еще много лет с моей пушнины и рыбного улова будут высчитывать стоимость потерянных и погибших оленей. Поэтому в пастухи никто не идет. Кто ж добровольно на каторгу пойдет?!
Я не могу заработать даже на рубашку. А рубашки, особенно осенью, мгновенно сгорают от пота, когда бегаешь за оленями. Первой почему-то отваливается спинка. По этой же причине за зиму сгорают на мне несколько легких малиц. Впрочем, что рубашки и малицы! Когда нужно о детях думать — как их прокормить?! Хорошо, хоть рыбой накормит река, рыбой накормит озеро. Когда глухарем одарит бор, уткой одарит болото. Не то, при таком колхозе, мы все бы давно с голоду померли.
