Клятва юных - [11]

— Ну, надо решать. Вот что: с Карышем пойдет Кузнецов. Не обижайся, Гоша, ты горяч, Кузнецов тут больше подходит.

Через минуту Ивану Карышу дали тяжелый полотняный мешочек.

— Это динамит? — спросил он обрадованно.

— Почище динамита, — сказал Кузнецов. — Ну, теперь гляди сюда, на шнур.

Он объяснил Карышу, как обращаться с взрывчаткой, как ее закладывать под мост, как держать спички и шнур при зажигании.

— Он до отказа короткий, шнур-то. Как только загорится, не вздумай мешкать.

— Ну, конечно, не вздумаю, — ответил Карыш.

Партизаны столпились вокруг него. Только Гошки не было. Гошка ушел строгать из орешника рукоятку для кнута. Скоро он принес ее; по толстому пруту кора была вырезана затейливо — винтовой нарезкой. Гошка привязал к пруту тугую крученую бечевку — и откуда только взял! — с узлом на конце. Кнут был готов. Карыш ждал, что Гошка теперь хлопнет бечевкой по осенним листьям — а крикнет лихо: «Ну и кнут!» или что-нибудь в этом роде. Но Гошка протянул кнут молча, глаза у него были грустные.

Карыш стал прилаживать полотняный мешочек себе на шею, под рубашку. Все теперь следили за каждым его жестом, как за минуту перед тем за движениями Василия Васильевича. Карыш стоял красный от удовольствия. Кузнецов подал ему коробку спичек, Карыш спрятал коробку в левый карман, правый оказался дырявым — это его пробили гвозди Филиппа Иваныча.

— Вот ты и воевать начал, — сказал дядя Вася изменившимся голосом.

Все немножко помолчали, как будто ждали чего-то.

Солнце стояло уже высоко над лесом. На еловых лапах заблестела влажная паутина. Пахло грибной сыростью, палым листом — осенью.

— Вот ты и начал воевать, — повторил Василий Васильевич.

Карыш не знал, как ответить дяде Васе. Надо было что-то сказать, а что, он не знал. И потому стоял молча и глядел на новый кнут. Коричневая полоска коры круто обрывалась: поближе к веревке рукоятка была гладко оструганная, белая и, должно быть, скользкая. Карыш потрогал: она и в самом деле была скользкая.

— Ну, — сказал Василий Васильевич, подошел к Кузнецову и снял шапку.

Кузнецов тоже снял свою шапку, и они три раза поцеловались.

Тогда и Карыш снял фуражку и тоже три раза поцеловался с дядей Васей.

— Пошли, — сказал Кузнецов.

— Я на тебя надеюсь, помни, товарищ Кузнецов! — крикнул им вдогонку Василий Васильевич.

По просеке пришлось итти недолго. Кузнецов свернул в сторону, на узенькую тропку. Тут под ногами были видны вдавленные в землю коровьи следы, а по лицу били колючие росистые ветки. Но скоро ветки раздвинулись, ели сменились березками. За березками знакомым веселым блеском сверкнула река.

Кузнецов не сразу повернул к ней. Он продолжал итти лесом и часто останавливался, прислушиваясь. Ветер донес с реки запах дыма. Это был не тот чистый, хоть и горьковатый запах, который мы слышим, когда горит дерево, когда топится печь. Какой-то едкий смрад вплетался в него; может быть, то горела одежда или шерсть в колхозной избе.

Кузнецов, прячась за березами, подошел поближе к реке. Он прислонил ладони к глазам, вгляделся и сказал Карышу:

— А ведь это михеевский дом догорает.

Карыш не сразу увидел пожар. Горело на том берегу. Светило солнце, сверкала, морщась под ветром, река, и оттого не очень заметны были злые языки огня. Над пожаром кривым черным пальцем торчала закопченная труба. Она уцелела и казалась непомерно высокой; огонь уже успел сожрать стены.

Кузнецов стоял, глядел. Карыш хотел было потянуть его за рукав, но тот сказал негромко:

— Смотри, сынок, смотри. Это наших людей жгут. Хорошенько смотри: у тебя от этого рука крепче станет.

Потом вздохнул:

— Ну, пойдем. Отсюда уж недалеко.

Карыш и сам — хорошо знал эти места. Скоро, поближе к железной дороге, пойдет осинник, ольховник, кусты — конец лесу.

Среди кустов шли согнувшись, а кое-где пробирались ползком.

Теперь уже ничто не заслоняло реки, и она видна была всем своим привольным простором. Вдали на реке краснел гнутыми кружевными пролетами железнодорожный мост. Раньше Карыш не раз бегал сюда с ребятами. По мосту тогда гремели поезда, паровоз с выпяченной богатырской грудью летел вперед, как в бой. Когда состав исчезал, увлекая за собой ворох пыли и песку, ребята взбирались на насыпь и прикладывались щеками к разогревшимся натруженным рельсам: рельсы долго пели, дрожа, никак не могли успокоиться. Доносился последний слабый толчок — это паровоз прошел стрелку, рельсы затихали, и кто-нибудь из ребят, первый вставая со шпал, говорил:

— Айда!

Под насыпью собирали теплые, пахнувшие гарью куски шлака с узорными острыми краями, уславливались, что это — редкие камни; набрав их полные пазухи, бежали к реке купаться. Купаясь, подплывали к устоям моста; камень у самого берега был выдолблен водой, и сюда, в круглую выбоину, Карыш прятал банку с червяками для рыбной ловли.

Теперь на мосту стояли немецкие солдаты. Чтобы подойти к мосту с той стороны, где у самого берега густо рос ивняк, надо было перейти насыпь.

Карыш решил отойти от моста подальше и тогда уж подняться к железной дороге.

А Кузнецов выбрал куст и устроился за ним: лег на животе, положив перед собой автомат. Отсюда мост был виден, как на ладони.