Клятва повесы - [53]

Пейшенс не могла отвечать ни за что, она абсолютно неопытна.

Он напомнил себе об этом, когда они остановились у ее двери. Она подняла на него глаза, и Вейн убедился в правильности вывода, сделанного им там, в кладовой. Пока он не произнесет слов, требуемых в таких случаях, им можно встречаться только официально и ни в коем случае — наедине.

Даже в этом коридоре, погруженном в холодный полумрак начавшейся ночи, а уж в спальне — куда стремилась вся его сущность — тем более.

Вейн постоянно напоминал себе об этом.

Пейшенс пристально посмотрела ему в глаза и провела рукой по его щеке. Ее взгляд остановился на его губах.

Даже не желая этого, Вейн смотрел на ее губы, нежные, розовые — он уже хорошо знал их: их изгиб, их вкус навсегда связался с его чувствами.

Пейшенс прикрыла глаза и поднялась на цыпочки. Вейн не нашел в себе силы отстраниться. Он не смог бы отказаться от этого поцелуя, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Их губы соприкоснулись без пыла, без страсти, бушевавшей в них. Они сдерживали ее, просто радуясь тому, что могут хоть на короткое мгновение прикоснуться друг к другу. Это мгновение было прекрасно, им хотелось продлить его до бесконечности и ощутить волшебство усиливающейся тяги друг к другу.

Их охватил трепет. Томление. Они едва не задыхались, как будто долго-долго бежали, чувствовали странную слабость, как будто долго-долго сражались и почти проиграли.

Вейн, с усилием открыв глаза, увидел, что Пейшенс тоже с неохотой выбирается из сладостного забвения.

Их взгляды встретились, и слова были излишни. Глаза говорили все, о чем им хотелось сказать. Прочитав во взгляде Пейшенс ответ на свой вопрос, Вейн оттолкнулся от косяка. Его лицо стало нарочито бесстрастным.

— Завтра?

Пейшенс, пожав плечами, ответила:

— Это зависит от Минни.

Вейн недовольно поморщился и заставил себя сделать шаг в сторону.

— Увидимся за завтраком.

Он быстро ушел, а Пейшенс стояла у двери и смотрела ему вслед.

Пятнадцать минут спустя, накинув на плечи шаль, Пейшенс устроилась в кресле с подголовником и задумалась, глядя на огонь. Через какое-то время поджала ноги под себя, накрыла их подолом ночной сорочки и рукой подперла голову.

Появилась Мист и, оценив ситуацию, запрыгнула к ней на колени. Она рассеянно погладила кошку, медленно скользя по серой спинке животного.

Долгое время тишину комнаты нарушали лишь треск поленьев в камине да довольное урчание Мист. Ничто не отвлекало Пейшенс от размышлений.

Ей двадцать шесть. Ее жизнь в Дербишире была далека от монастырской. Среди ее знакомых было множество джентльменов, большая часть которых принадлежала к тому же сорту, что и Вейн Кинстер. И многие из этих джентльменов думали о ней то же самое, что и Вейн Кинстер. Она же никогда о них не думала. Ни один не владел ее мыслями дольше часа и даже дольше нескольких минут. Никому из них не удалось пробудить в ней интерес к себе.

Вейн же занимал ее внимание постоянно. Когда они находились в одной комнате, он обострял ее восприимчивость, без труда подчинял себе ее эмоции. Даже на расстоянии он оставался средоточием ее мыслей. Она с легкостью вызывала в сознании его образ, он часто снился ей.

Да, она ничего не выдумывает. Она относится к нему не так, как к другим. Он пробудил в ней более глубокие чувства — все это не выдумка, а факт.

И нет смысла отворачиваться от фактов, это не в ее характере. Нет смысла притворяться, боясь предположить, что было бы, если б он повел себя не так благородно и попросил впустить его в ее комнату.

Она бы открыла перед ним дверь с радостью, без волнения и страха. Ее нервозность объяснялась бы возбуждением, предвкушением и отнюдь не неуверенностью.

Конечно, она прекрасно знала, что такое соитие. В этом она была сведуща. Привлекало же ее совсем другое. Ей хотелось узнать, что первично — эмоции, которые толкают людей на этот акт, или сам акт, пробуждающий в них эмоции?

Как бы то ни было, ее совратили, полностью и бесповоротно. Но виновен был не Вейн, а ее желание отдаться ему. Она прекрасно понимала разницу.

Желание — это, должно быть, то, что чувствовала ее мать, то, что заставило ее выйти замуж за Реджинальда Деббингтона и обречь себя на союз без любви, длившийся до ее смерти. Поэтому у Пейшенс есть все причины не доверять эмоциям, избегать их и отвергать.

Однако она не могла. Ее эмоции слишком сильны, чтобы можно было легко освободиться от них.

Но если бы ей дали возможность выбора, она предпочла бы опыт, волнение, знания и не согласилась провести остаток жизни в неведении.

Эти эмоции — это и жизненная энергия, и радость, и бесконечный восторг. Это то, что она жаждала испытать. Она уже не сможет жить без них, да в этом и нет надобности.

Она никогда не задумывалась о замужестве, избегала его, откладывая под всяческими предлогами. Замужество оказалось для ее матери ловушкой; оно погубило ее. Любить, пусть и безответно, гораздо слаще, даже если эта сладость имеет горьковатый привкус. Она никогда не отвергнет эти переживания.

Вейн хочет ее и не скрывает этого. Она видит, как жгучее желание превращает его глаза в раскаленные угли. Ей льстит то, что она так возбуждает его. Это как отзвук глубинной, неосознанной мечты!