Клятва огня - [71]

Анаката же входила в число тех неудачниц, которых никогда не вызывали в ратушу и не приглашали на пресловутые «обеды». Поэтому ожидание всякий раз оканчивалось для нее разочарованием, от чего она начала грустнеть и чахнуть на глазах. Глядя, как она готова часами торчать на морозе, чтобы хотя бы издалека увидеть Горна, Нат чувствовал, как его сердце наполняется одновременно жалостью и гневом. Неб Орн, со своей стороны, находил поведение Ната достойным презрения и не скрывал своего осуждения.

– Нужно уметь проигрывать, мой мальчик, – обронил он однажды вечером. – Анаката ясно дала понять, что ты ей больше не нужен. Смирись с этим и перестань чернить мужчину, о котором она мечтает. Ты сам себя унижаешь этим. Что за жалкое поведение! У тебя был шанс, но ты не смог его удержать. Анаката – чудесная девушка и достойна лучшего, чем ты.

Дожидаясь случая показать себя с лучшей стороны, Нат тем временем пристально наблюдал за действиями своих врагов. Например, он заметил, что, прогуливаясь по городу, Горн, Бальд и Марнем никогда не упускали случая подолгу пожимать руки прохожим.

«Они используют дружеское рукопожатие для того, чтобы красть у людей тепло, – размышлял Нат. – Каждое такое прикосновение позволяет им высасывать еще несколько калорий. Вот мерзавцы!»

Бесконечно множа подобные мелкие уловки, Горн и его приятели позволяли себе таким образом отсрочить новый поджог. Надо было видеть, как они целуют в щечку женщин, гладят по головке детей, похлопывают по плечу мужчин. В дело шли любые средства. И каждый раз жертва уходила в ледяном ознобе, так и не поняв, что же произошло. Нат видел, как после встречи с «серыми» люди тут же зябко поднимали воротники и плотнее заматывали шарфы. Никто не понимал, что их телесное тепло только что перетекло в холодную кровь Горна.

«Он обескровливает их, – думал Нат. – Опустошает, как вампир… Но его укусы не оставляют следов. Именно поэтому он в тысячу раз опаснее обычного кровососа. Его никак нельзя уличить в преступлении».

Однако внимательный взгляд юноши научился улавливать разоблачающие признаки в состоянии девушек, побывавших в постели Горна. Они бледнели и на глазах теряли краски. Естественные сочные оттенки их белокурых, рыжих или черных волос тускнели, красные, как вишни, губы становились блеклыми, едва розоватыми, и даже глаза как будто выцветали.

«У них развивается анемия, – понимал Нат. – Криопатия проникает в их тело. Жизненные процессы замедляются, кровь остывает… Каждый раз, когда Горн овладевает одной из них, они теряют еще немного тепла. Их просто замораживают заживо, но они об этом даже не подозревают».

Только Дорана никогда не использовала трюки, с которыми так ловко управлялись ее соотечественники.

«Я больше не хочу быть преступницей, – твердила она. – Лучше я буду страдать, чем прибегать к средствам, которыми пользуется Горн».

Нат уже знал о ней достаточно, чтобы понимать, насколько трудно дается ей выживание на таких условиях. Любая попытка согреться требовала больших усилий. Она могла пить чашками кипящий бульон и окунать руки в пламя костра – тепло никогда не задерживалось в ее крови надолго.

– Это потому что моя болезнь зашла слишком далеко, – печально шептала она. – Чтобы перестать мерзнуть, мне пришлось бы ежедневно купаться в пламени большого пожара. Сказать по правде, раньше я так и делала. О, я ни секунды не колебалась, сжигая целые города, просто чтобы согреться. Повсюду, где я проходила, позади оставались только пепелища. А видел бы ты меня, когда я прогуливалась в самом сердце огромных лесных пожаров! Ах, как же мне было хорошо…

Стараясь хоть как-то облегчить ее страдания, Нат не жалел сил, притаскивая жаровни, полные углей, и разводя костры. Они встречались в развалинах давно заброшенного дома, стоящего на отшибе, куда он без устали стаскивал найденные где-нибудь дрова, доски и хворост, чтобы разжечь костер побольше. Тогда Дорана усаживалась перед огнем и погружала в него руки, а иногда даже окунала лицо, жадно хватая ртом жар раскаленных углей. Это было жутковатое зрелище, от которого у Ната холодело в спине. Когда она наконец откидывалась назад, насытившись, Нат мог без всякого риска ласкать пламя, как развевающуюся гриву лошади: оно становилось еле теплым. Дорана отбирала у него способность жечь и опалять.

– Я тебя пугаю, не так ли? – спросила она однажды. – Я и вправду веду себя как вурдалак… Но не забывай, что, в отличие от Горна, я не отбираю свою пищу у людей.

– Я знаю, – пробормотал Нат. – Да, ты не стала выбирать путь попроще.

И так они иногда подолгу сидели по обе стороны умирающего костра, надежно защищенные от любопытства горожан толстыми стенами старых руин, служивших им убежищем. Пока Нат подбрасывал в огонь дрова, Дорана рассказывала ему о своей планете. О том, как хороша и приятна была жизнь в ее мире, пока все не испортила болезнь холода. Когда начинало темнеть, они расставались.

В последние дни, бродя вдоль берега, Нат вдруг заметил, что озеро начало замерзать. Пристань и рыбацкий порт уже оказались скованы льдами. Над самим затопленным вулканом, где жар был особенно силен, вода еще оставалась текучей, но было ясно, что это ненадолго. Нату стало очевидно, что медлить больше нельзя: пора переходить к действиям.