Клятва и меч - [27]

Говорили о новом короле самое разное, но точнее всех образ его предстал в строчках мудрого стихотворения поэта, пожелавшего не менее мудро остаться неизвестным:

Прежде, чем обнажить меч, он рубит;

Прежде, чем ему налили вино, он пьет;

Прежде, чем ему принесли еду, он ест;

Прежде, чем надеть на пояс меч, он садится

на коня;

Прежде, чем покинуть порт, он поднимает

паруса;

После того, как выскажется, он думает;

После своих действий он хватается за голову.

Еще не родившись, он кричит из чрева:

«Я родился, подайте мне дворец!»

Захочет ли он крикнуть из могилы:

«Я не умер! Вы поспешили, как некогда

спешил и я!»?

В одном все бароны, и любящие и ненавидящие его, сходились: их новый монарх сначала действовал, а потом говорил, а затем уже думал. И почти всегда итог такой странной последовательности поведения Стефана был прискорбным. Его ослиное упрямство, с которым он пытался заставить Бриана Фитца стать перед ним на колени, его непредсказуемое великодушие по отношению к королю Шотландии Давиду оттолкнули от него многих. Давал ли он что-то, брал ли, угрожал или награждал – все выглядело, как говорили, дурным кверху, нелепо, ненужно, во вред и выходило за рамки привычного и повседневного.

Следствием его действий была не молчаливая покорность, как во времена сурового короля Генриха I, а глухое недовольство. Люди, которых он приближал к себе, вызывали зависть друзей; те же, кого он игнорировал, раздражались еще больше.

Поначалу ошибки нового короля, благодаря советам его брата Генри, были не столь заметны. Но, почувствовав вкус неограниченной власти, он стал действовать не зная удержу, повинуясь лишь собственным порывам, не считаясь со здравым смыслом. Как писал тот же поэт, «он помчался вперед, зажмурившись».

Впрочем, кое-кому странное поведение нового монарха пришлось по вкусу. Симулируя преданность королю, он с удовольствием выжидал очередной ошибки Стефана. И тот, верный своей натуре, не заставил своего «давнего друга» долго томиться.

Солдаты просидели в густом подлеске все утро, непрерывно следя за дорогой, но вскоре им это надоело, они заскучали. Достав из сумок игральные кости, они стали бросать их на ближайшей ровной площадке. Их предупредили, что ждать придется долго, но, Боже, как же невыносимо такое времяпрепровождение.

Они отмахивались от москитов, били мух, давили насекомых на земле, выигрывали и проигрывали деньги, зевали, ругались, пили вино и воду, а ожиданию не было конца. В первый день так ничего и не произошло. Второй был точно таким же. Изредка солдаты вставали помочиться, но сержанты угрозами вновь заставляли их сесть на землю. Господи, что за тоскливые, бесцельные, бесконечные дни!..

Когда же наконец всадники показались на лесной дороге, солдаты, сидевшие в засаде, изрядно растерялись. Они вскочили на ноги и немедленно были замечены. Сержанты заорали:

– Они едут! Блокируйте дорогу! За ними, болваны, пока не проскочили!

Роберт Глостерский, возглавлявший небольшой отряд, опустил забрало, переложил копье в левую руку, а правой выхватил меч. Он не узнал тех, кто ожидал его в засаде, да и счет шел на секунды.

Навстречу ему и его спутникам полетели стрелы и копья, но всадники продолжали нестись вперед по узкой дороге, подняв щиты и выставив вперед копья так, чтобы они могли пронзать нападавших в горло и грудь. Наконец противники сошлись в короткой и яростной схватке, воздух содрогался от лязга мечей, свиста стрел, ругани и предсмертных хрипов. Отряд всадников, несмотря на отчаянно сражавшихся солдат, сумел прорваться к лесу. Граф Глостерский и его рыцари были в недоумении – кто же осмелился на них напасть?

На месте недавней засады раненые, истекая кровью, тщетно взывали к товарищам о помощи, но те были заняты – они торопливо обшаривали пожитки убитых, надеясь возместить проигрыш в игре в кости. Засада их провалилась, и солдаты хотели вернуться хотя бы с небольшой прибылью.

У Роберта выбили копье в стычке, и он получил несколько незначительных царапин. Посчитав своих убитых и раненых, он зарычал, багровея:

– Дьявол, кто это был?

Сопровождающие его рыцари подробно рассказали ему о том, что видели. Роберт задумался, а затем, подняв сжатую в кулак руку в железной перчатке к небу, словно посылая ему проклятие, крикнул:

– Такого еще никто не пытался сделать со мной! И, клянусь Господом, больше не попробует! Он дал мне то, чего я так ждал… – Роберт внезапно покачнулся в седле, двое находившихся рядом рыцарей едва успели подхватить его под руки. Они услышали, как раненый граф пробормотал: – Тебе лучше считаться со мной, друг мой, иначе я скоро увижу твои похороны…

Рыцари недоуменно переглянулись, так ничего и не поняв.

Будь Генри в тот день рядом, Стефан наверняка сказал бы, удивленно поднимая брови, что ничего не знает о засаде, устроенной графу Глостерскому. Но епископ, в советах которого брат больше не нуждался, в этот момент любовался своими страусами.

Впрочем, даже в его отсутствие король с полным основанием мог отрицать, что наемные убийцы им оплачивались. Рыцари графа Роберта думают, что лица некоторых из нападавших они видели среди королевской стражи? Какой абсурд! Ах, они слышали, будто кто-то из них кричал: «Убейте этого предателя, брата проклятой Ангевин»? Ваши люди, любезный граф, были просто пьяны. Английские леса кишат обычными разбойниками… Так представлял Стефан свой разговор с графом Глостерским.