Клятва и меч - [19]

Глаза Элизы погасли. Опять эта непоколебимая вера Бриана в предназначение Матильды!

– Я должна спросить у вас кое-что, мой супруг, – наконец решилась она.

– Я знаю о чем, так что не стоит, – нахмурился Бриан.

Она покачала головой.

– Хорошо, как вам будет угодно. Но скажите мне вот о чем. Вы рассчитываете вскоре вновь увидеть Стефана…

– Да, через три дня, если он раньше не нарушит свое молчание.

– … и можете навлечь на себя его гнев, оказаться в тюрьме – ради этой Матильды?

– Ты сама только что говорила, что Стефан захочет посоперничать со своим покойным дядей в снисходительности.

– Он может это сделать, но я не уверена в этом. Варан прекрасно и сам может разузнать, чем грозит вам встреча с новым королем. Стоит ли рисковать своей безопасностью ради… ради императрицы?

– Ради нее – и ради нас самих. Я давал клятву трижды…

– Я слышала об этом, и не три раза, а гораздо чаще…

– Тогда что тебя смущает? Я был верным слугой короля Генриха I при его жизни, многим обязан ему, и естественно, что моя преданность ныне распространяется на его дочь. Это так просто. Я не собираюсь подчеркивать, но ты знаешь, что в любом случае я привык держать свое слово.

– Господь свидетель в этом, – мягко сказала Элиза. – Никто в Англии не сомневается в вашей честности. Значит, все просто – вы рискуете своей безопасностью ради нее.

– Не ради нее, а ради Англии!

– Звучит слишком напыщенно. Кто знает, что пойдет нашей стране на пользу – твердая мужская рука или женская взбалмошность и непостоянство? А если я… я попрошу вас не ездить в Рединг, не встречаться со Стефаном?

– Ты попросишь меня об этом?

– Я ставлю себя на одну чашу весов, а на другой находится Матильда, – твердо сказала она. – И хочу убедиться, кто из нас вам дороже.

Некоторое время он ошеломленно смотрел на Элизу с высоты своего роста, затем, пригладив растрепавшиеся седые волосы, смиренным голосом сказал:

– Что ж, хорошо, моя леди. Я остаюсь в замке.

Почувствовав, как слезы закипают у нее в глазах, Элиза сказала:

– Спасибо, мой супруг. Жаль только, что вы так долго колебались перед выбором.

Пока бароны, сторонники императрицы Матильды, выжидали, безвылазно сидя в своих замках, Стефан собрал одну из самых крупных армий в истории Англии. К концу января он был готов начать боевые действия – но не против Бриана Фитца, или Болдуина, или графа Милеса Герифордского – нет. Он намеревался вторгнуться в Шотландию, где царствовал в то время король Давид. Этот могущественный монарх был дядей императрицы Матильды и потому представлял собой главную угрозу для нового английского владыки.

Армии двух держав, осыпаемые зимней моросью, встретились в нескольких милях к северу от Дарема и после ряда тактических маневров и небольших стычек заняли позиции друг против друга. Командующие же сели за стол переговоров.

Король Давид некогда отличился при битве у Гентингтона и за это был удостоен титула графа Англии. С самого начала он отказался признать Стефана новым монархом, открыто сомневаясь, что король Генрих I мог изменить свое решение перед смертью.

– Слово и перо, – рычал Давид, с подозрением глядя на Стефана. – Если король действительно назначил вас своим преемником, он должен был оставить документ. Давайте его сюда, иначе я схвачу за горло вас и ваше королевство!

Стефан был уверен, что английская армия, поддерживаемая несколькими сотнями фламандских наемников, сокрушила бы шотландцев, но не мог себе позволить держать такие большие и дорогие силы на севере. Война могла все решить в его пользу, тем более что она остановила бы восставших против него баронов. Но до решающей битвы дело не дошло.

Оба монарха торговались целую неделю. Наконец король Давид согласился оставить занятые им английские города и передать свой титул британского графа сыну Генри. Как новый лорд Гентингтон, молодой человек должен был отплатить Стефану лояльностью. В свою очередь Стефан пожаловал ему дополнительно титулы графа Карлайла, Донкастера плюс обширные владения в Камберленде и Уэстморленде. Генри должен был сопровождать короля Стефана в обратном походе, являясь одновременно и почетным гостем, и залогом нерушимости слова Давида.

Вскоре Стефан осознал, что, заключив перемирие на таких условиях, он совершил вторую серьезную ошибку за недолгое время своего правления. Дело в том, что, передав сыну Давида Карлайл, он лишился одного из самых влиятельных своих союзников, Ранульфа Честерского. Его отец некогда владел этим городом, так что, естественно, сын хотел бы получить титул графа Карлайлского в качестве законного наследника. Но король решил иначе. Узнав об этом, темпераментный Ранульф разразился громогласными проклятиями и умчался из дворца, добавив свое имя к списку нелояльных к Стефану баронов.

Вскоре за ним последовал и архиепископ Кентерберийский, обнаружив, что его место рядом с королем занял какой-то шотландский юнец. Так Стефан, приобретя одного нового союзника, потерял двух старых. Они присоединились к Бриану Фитцу, Милесу, Болдуину и дюжине других влиятельных баронов.

«И почему они предали меня? – Стефана колотило от ярости. – Ради чего? Ради этой проклятой женщины… вдовы германского императора… дочери короля Генриха I… племянницы короля Давида, моей дражайшей кузины… прекрасной, но надменной и ядовитой на язык Матильды, чтоб ей сгореть! Вот почему я теряю друзей. Вот почему мой трон шатается подо мной. Дворяне дали нелепую клятву верности этой чертовке, хотя она за них всех не даст и полпенни. Я был прав, они все околдованы ее проклятыми бесовскими чарами. Они летят к ней, как мотыльки на огонь, не думая о последствиях. Но обретите же разум, ради Бога! Мы все были запуганы королем Генрихом! Мы никогда