Клятва - [8]

Весьма интересное ощущение, знаете ли.

Раньше оно доставляло неудобства и даже пугало, когда приходило внезапно. Рассудок словно затягивало электрической метелью ненастроенного телевизора.

Теперь, когда Миронов научился более или менее управлять этим чувством, оно здорово помогало ему. Судьба Миронову представлялась сложным и запутанным лабиринтом с кучей ловушек и злобных монстров, подстерегающих тебя за поворотами. И если пойдешь не туда, то обязательно угодишь в ловушку или натолкнешься на зубастого вурдалака; сам Аллах после этого тебе не поможет. А то "шестое" чувство, обладателем которого стал Миронов, словно подсказывало ему правильную дорогу. Секундное вхождение в глубокий транс, и сразу становится ясно, что предстоит сделать в ближайшее время.

Вот и сейчас зрачки на мгновение максимально расширились, превратившись в бездонные колодцы, ведущие к самому Сатане, а затем снова стали обычными. Миронов точно знал, что в восьмом подъезде дома, мимо которого он проходит, на лестничном пролете девятого этажа сидит полупьяный-полуукуренный Женя Сыраков по кличке Зуба; тот самый говнюк, который в компании других говнюков отпинал красавицу Лену ни за что ни про что.

Зуба сидит и вяло размышляет о качестве гашиша, который он прикупил сегодня в соседнем квартале. Гашиш оказался хреновым да к тому же бесстыдно разбавленным. Завтра Зуба хочет зайти за своими дружками и найти тех продавцов, чтобы потребовать с них крупную денежку.

Нет, Зуба. Завтра ты очнешься в Аду.

Миронов словно видел мысли говнюка. Где-то наверху они медленно кружились серым бесформенным пятном. Алая молния – мысль самого Миронова – на долю мгновения соединила два сознания. Сыраков чуть встрепенулся, услышав в собственной башке чужой голос, но тут же успокоился. Лишь природные инстинкты – старые добрые природные инстинкты, которые никогда не ошибаются – где-то в темных пещерах подсознания отчаянно завибрировали, пытаясь найти резонанс.

Бесполезно.

В памяти внезапно всплыла давняя клятва, словно горящие буквы возникли прямо в воздухе перед самыми глазами.

Клянусь, что я отомщу Зубе за Лену и за себя.

Шрамы на ладонях запульсировали и начали зудеть. Какая-то мысль словно пыталась пробиться в голову Миронова извне, неся очень важную информацию, нечто забытое, но смертельно важное…

Миронов свернул в подъезд.

Он точно знал, что сейчас убьет этого говнюка. Знание это не пугало, а скорее наоборот – заводило. Надпочечники впрыскивали в кровь адреналин, и он быстро разносился по венам и артериям. Глаза привычно прищурились, а мышцы мелко задрожали.

Сейчас он совершит свое первое убийство.

Хватит бить вполсилы, ломая фарфоровые носы и картонные ребра. Начинается настоящее представление.

Когда к Миронову пришла его звериная сила и ловкость, появилось странное, ни с чем не сравнимое желание. Иногда он думал, что хочется острых ощущений, и ехал на аэродром, чтобы совершить прыжок с парашютом, но на полдороги разворачивался назад. Иногда казалось, что хочется сырого мяса, но так и не оттаявший кусок свинины отправлялся обратно в морозильник. Теперь, когда он поднимался в оплеванном и дребезжащем лифте на восьмой этаж, стало окончательно ясно, что подразумевалось под этим желанием.

Он хотел убивать.

Лифт остановился на восьмом этаже. Ободранные створки распахнулись, и Миронов шагнул в грязный полумрак подъезда, присущий всем без исключения подъездам, где живут малолетние засранцы. Глянув вверх, он увидел сидевшего на ступенях Зубу.

– Ты что, козлиная морда, здесь расселся? – дерзко спросил Миронов вместо обычного в таких случаях приветствия.

Зуба поднял голову и сфокусировал взгляд на лице наглого пришельца. Когда полуспящий мозг узнал, кто пожаловал к нему, Зуба ощерился:

– Ты чё, охерел, Саня?

– Да, Женя, – в тон ему произнёс Миронов. Внезапная вспышка ярости загорелась в его голове…

Клянусь, что я отомщу Зубе за Лену и за себя.

…прошив насквозь сознание Зубы. Молниеносным – как и всегда – броском Миронов кинулся к сидящему и обвил его бритую голову руками. Перед тем как раздался хруст позвонков, Зуба осознал, что умрёт. Но самое главное – он осознал причину своей смерти.

Тело безвольно упало на ступени и скатилось на лестничный пролёт. В агонизирующем мозгу всё быстрее и быстрее крутилось лишь одно слово, постепенно превращаясь в монотонный писк, который в свою очередь вскоре затух:

Умираю умираюумираюмираюмираюмирамирамирмирмимииииии…

Придя домой, Миронов вымыл руки и лицо, налил чашку чая и ушел с ней в свою комнату. Уже пять лет он жил вдвоём с матерью. Отец в своё время решил, что эта семья не для него, и создал другую; братьев или сестер Миронов не имел.

Интересно, он хотел когда-нибудь братишку или сестренку? Вроде бы да… а может и нет. Чёрт его знает.

Последнее время слишком многое переменилось в Миронове. Некоторые вещи стёрлись из памяти напрочь; другие, казавшиеся навсегда забытыми, внезапно всплывали в голове, принося с собой испытанные давным-давно эмоции. Например, он забыл свой первый поцелуй: с кем, где, когда. Зато ясно помнил день семнадцатилетней давности, когда в детском саду изворотливый карапуз больно укусил его за щеку, силясь отобрать пластмассовый паровозик.