«Клянусь победить врага!» - [21]

Не успел.

Конрад даже не вскрикнул, резко склонившись в своем последнем поклоне и почувствовав, как холодная, безразличная ко всему сталь тихо и почти нежно вошла в его тело, пронзив его насквозь. Мрак взвыл в ярости и бессилии – и рассыпался снопом черных искр, канувших без следа в породившем его безграничном Хаосе. Умирающий Конрад, видевший это каким-то внутренним, отличным от обычного зрением, легко, от души, захохотал – и повернулся к агонизирующему Мраку спиной, навстречу все ярче и ярче разгорающемуся перед ним Свету, обещавшему покой – и прощение.

– Ты вовремя, – сказал ему тот, кого он знал под именами Преподобного и Баал-Зебуба.

– Охотник всегда все делает вовремя, – пожал плечами Конрад, ничуть не удивившись этой встрече.

– Надеюсь, ты не слишком обижен на меня за все случившееся? – смущенно потупившись, спросил бывший демон.

– Нет, – ничуть не кривя душой, ответил Конрад. – Ведь мы в конце концов нашли выход из порочного круга, а это куда важнее любых обид.

– Так, значит, друзья? – все еще не очень веря, посмотрел на него Преподобный. Конрад повернулся к нему и серьезно, без тени насмешки, кивнул.

– Друзья.

И, обняв просиявшего Преподобного за плечи, он повлек его к Свету, заслонившему собой уже все небеса.

А там, возле заброшенных руин, голубые, почти невидимые язычки пламени взвились над двумя мертвецами – и принялись жадно пожирать их, буквально растворяя одежду, плоть и кости и оставляя взамен лишь продолговатое, по размерам исчезающих в огне тел, пятно обугленной, прокаленной на многие дюймы вглубь земли.

3.

Сэр Джон Гилеад, лорд-мэр Лондона, сунул руку под глянцевый черный парик с падающими на плечи локонами и с наслаждением почесал бритую макушку.

– Какая ужасная погода, сэр Купер. В воздухе уже пахнет смертью, а скоро станет еще хуже. И этот проклятый ветер никак не желает прекращаться, затмив черной пылью все небо.

– Об этом я и хотел с вами поговорить, сэр Гилеад, – с легким полупоклоном ответил Энтони Эшли Купер, граф Шафтсбери, исполнявший обязанности канцлера казначейства. – Его величество крайне обеспокоен этим моровым поветрием, пришедшим всего лишь на шестой год его правления, когда его позиции еще столь непрочны.

– Я уже принял меры, – вздохнул лорд-мэр, – хотя и не уверен в их действенности.

– Меры? – вскинув брови, недоверчиво посмотрел на него граф. – Какие меры?

– Сегодня ко мне обратился некий иезуит, весьма напористый молодой человек, с предложением избавить Лондон от нависшей над ним угрозы. Он был очень убедителен, и я принял его условия.

– И-е-зу-ит? – с расстановкой, словно речь шла о чем-то крайне неприятном, повторил Шафтсбери. – Уж не один ли из их охотников?

– Они называют себя коадъюторами, – робко заметил сэр Гилеад.

– Мне все равно, как они себя называют, – холодно отрезал граф. – Важно другое: кто будет платить этому… коадъютору… за его "услуги". И, кстати, сколько он потребовал с вас за них?

– О, сущие пустяки, – со всей непринужденностью, на какую он был способен, ответил сэр Гилеад. – Всего каких-то десять тысяч гиней.

– Которые ему, разумеется, должно будет выплатить мое казначейство? – проскрипел донельзя неприятным голосом Шафтсбери. Лорд-мэр, отметив про себя это "мое", но не подав и виду – в его планы совсем не входило ссориться с таким влиятельным и опасным человеком, – заискивающе улыбнулся.

– Ну, вы же понимаете, что дело это сугубо государственное, и вряд ли его величество будет возражать…

– Казна пуста! – резко оборвал его оправдания граф. – Уж вы-то знаете, что Кромвель позаботился об этом. И хотя я прилагаю все усилия для исправления подобного положения, десять тысяч все же является непомерной…

Он не договорил, поскольку здесь его прервали самого. И сделал это пронзительный женский крик, полный такого неудержимого, всеподавляющего ужаса, что оба собеседника, не сговариваясь, вскочили на ноги и в полном недоумении уставились на запертые двери кабинета.

– Эй, кто-нибудь! – опомнившись первым, возвысил голос граф Шафтсбери. – Что там происходит?

Дверь неуверенно приоткрылась, и в щель просунулось бледное, словно покрытое слишком толстым слоем пудры, лицо Каннингема, графского дворецкого.

– В чем дело, Каннингем? – сурово посмотрел на него Шафтсбери. – Что это за вопли посреди ночи?

– Крысы, милорд, – дрожа, как осиновый лист в преддверии бури, пролепетал дворецкий. – Они выползли из подвала и до смерти напугали служанку вашей супруги Китти.

– Нашла, из-за чего поднимать шум, глупая девка, – презрительно, но и с явным облегчением оттого, что все объяснялось столь просто, буркнул граф. – Неужели она никогда не видела этих тварей прежде?

– Таких – никогда, – судорожно сглотнув, помотал головой Каннингем.

– Каких "таких"? – с подозрением уставился на него Шафтсбери.

– Они горят, сэр, – чуть слышно выдохнул дворецкий. – Горят живьем.

– Ты что, пьян?! – вскинув брови так, что они исчезли под его париком, диким зверем взревел Шафтсбери.

Ответом ему стал тонкий, сверлящий уши писк, раздавшийся вдруг в самом кабинете.

– Господи Иисусе, спаси и сохрани, – воскликнул потрясенный Гилеад, попятившись. Его глаза были прикованы к выползшей из-за стенной портьеры крысе, охваченной ярким пламенем, словно она по неосторожности свалилась в горящий камин. Проползя пару ярдов, не переставая кричать от невыносимой боли, она вытянулась на начавшем тлеть ковре и издохла, сотрясаясь в ужасающих конвульсиях до последней секунды.