Клудж. Книги. Люди. Путешествия - [55]

Да, С. И. Чупринин, пожалуй, мог бы сыграть дона Корлеоне, но является ли он им на самом деле? Да, весь этот «букеровский круг», современная версия «Массолита» и «Грибоедова», – хорошая тема для сатирика; но всерьез назвать это мафией, ля-пиоврой, на сицилийский манер, да еще воображать себя комиссаром Каттани? Какой черт меня дернул лезть «разоблачать» несомненно выдающегося писателя Ч.? Чего я этим добился? Правды? Так ведь нет, не было это правдой.

Да, если бы мы жили в идеальном мире, где последовательность поступков прописана в строгом алгоритме, то поступок мой можно было бы счесть адекватным, но в реальности? Где проходит грань между опасением принять взятку и паранойей? Между непредсказуемостью и отмороженностью? Между честностью и доносительством?

Понятно, что коррупция дружбы – это дурно. Конечно, в идеале ни критику, ни писателю лучше всего не общаться друг с другом, никуда не ходить, а только писать тексты, а если им захочется побеседовать о своем предмете, о литературе, сделать это через посредников, потому что мало ли что они там попутно обсудят, вдруг договорятся. Но предлагать читателю, которого рецензент не предупреждает о своих особых отношениях с рецензируемым, подавать иск об обмане? Подписывать гневные письма против «коррупции дружбы» и требовать принятия мер против кумовства только потому, что кто-то выпивает с кем-то и затем получает чуть более благожелательный отзыв, чем он на самом деле заслуживает?

Понятно, что критик имеет право на «огонь по своим». Но правда ли, что критик – это кто-то вроде смершевца, который должен стрелять по этим самым своим (если мы говорим о дружбе, отношениях; а писатели, как правило, люди хорошие, интересные, с ними приятно дружить) при первой же ошибке?

И это во времена, когда акульи плавнички можно встретить не только в целлофановом пакетике, но и живьем – капитализм ведь: когда рядом коррупция настоящая, когда литературный обозреватель, публикующий рецензию на книгу некоего автора («читать обязательно!»), на самом деле является его литературным агентом! А ведь он пишет и на продукты своих конкурентов рецензии; вот это коррупция, по сравнению с которой всякая дружба, даже и с обменом борзыми щенками, кажется невиннейшей.

Пусть отправляют друг друга на загранконференции и книжные ярмарки. Пусть свои толкают своих. Пусть выпивают вместе и хвалят потом друг друга: лучше такие горизонтальные связи, остающиеся в пространстве собственно литературы, чем любые вертикальные, основанные исключительно на рыночном интересе. Да, это несколько азиатский способ ведения дел, однако при нем не так уж много пострадавших. Читатели? Но читатели литературы отличаются от среднестатистических потребителей, да и рецензии – это вам не билборды.

Конечно, хорошо бы литературное сообщество было полностью прозрачным, а мнения высказывались только объективные. Хорошо бы, только вот тот, кто решит стать полностью объективным, в конце концов вынужден будет отказаться от своих собственных услуг, квалифицировав свое мнение как слишком личное. Объективный критерий в литературе только один: место в списке бестселлеров, количество проданных экземпляров. И когда мы дойдем до такой объективности, вот тут мы еще вспомним про «коррумпированных дружбой» критиков, которые, да, смотрели сквозь пальцы на ошибки, да, тянули своих, но по крайней мере до такой «объективности» не доходили. Икнётся, ой икнётся тогда акулий плавничок.

Клудж

[15]

Иногда приходится собирать урожай, который не выращивал, что да, то да; однако нулевые получились совсем не такими, какими их представляли.

Вряд ли в 1999-м кто-нибудь мог прогнозировать появление той картины литературного процесса, которая спустя десять лет будет казаться очевидной и естественной: новый отечественный роман – «настоящий роман-с-идеями» – сходит с конвейера каждую неделю; писатели теоретически имеют шанс получить за еще не написанный роман миллиондолларовый аванс; в рейтингах доминируют новинки отечественного производства – а спрос на переводные не растет или даже падает; успех абсолютного аутсайдера Проханова; длящийся второе десятилетие сенсационный интерес к Пелевину; абсолютная мейнстримизация патентованного еретика Сорокина; романы Ольги Славниковой на полке бестселлеров; одержимость литературы идеей государства, империи, диктатуры, опричнины; полное исчезновение из виду Антона Уткина, молодого писателя, которому после «Хоровода» и «Самоучек» прочили очень большое будущее; – и вообще топ-10 современных русских авторов, за одним-двумя исключениями состоит из имен, о которых в девяностые и не слыхивали: смена, то есть, состава. Наконец, кто бы мог предположить, что тот парад курьезов, каким была русская литература вплоть до середины нулевых, кончится тем, что магистральным направлением станет скомпрометированный коллаборационизмом с коммунистической идеологией, очевидно бесперспективный, однако все-таки эксгумированный из провалившейся могилы реализм? Что роман, обеспечивший своему автору самую стремительную за все десятилетие литературную карьеру, будут, в порядке комплимента, сравнивать с горьковской «Матерью»?