Клубничка на березке: Сексуальная культура в России - [55]

«Я знаю теперь по опыту, что значит мне переламывать себя и идти против своей натуры, какая бы она ни была» (письмо Н. Г. Рубинштейну от 23 декабря 1877 /4 января 1878 г.). «Только теперь, особенно после истории с женитьбой, я наконец начинаю понимать, что ничего нет бесплоднее, как хотеть быть не тем, чем я есть по своей природе» (Письмо А. И. Чайковскому от 13 (25) февраля 1878 г. Цит. по: Познанский, 2009. Т. 1. С. 540).

Драма Чайковского усугублялась тем, что его привлекали не взрослые мужчины, а мальчики-подростки. Их было много, они были разными, и отношения с ними складывались по-разному. Дневники и переписка композитора полны откровенными рассказами об этих увлечениях, самым сильным из которых был его племянник, «несравненный, идеальный, очаровательный» Боб (Владимир) Давыдов.

Хотя необходимость скрывать и отчасти подавлять свои чувства, несомненно, отравляла Чайковскому жизнь, в целом он принимал себя таким, каким он был. Романтический миф о самоубийстве композитора по приговору суда чести его бывших соучеников за то, что он якобы соблазнил какого-то очень знатного мальчика, чуть ли не члена императорской семьи, дядя которого пожаловался царю, несостоятельна во всех своих элементах. Во-первых, исследователи не нашли подходящего мальчика. Во-вторых, если бы даже такой скандал возник, его бы непременно замяли, Чайковский был слишком знаменит и любим при дворе. В-третьих, кто-кто, а уж бывшие правоведы никак не могли быть судьями в подобном вопросе. В-четвертых, против этой версии восстают детально известные обстоятельства последних дней жизни Чайковского. В-пятых, сама версия возникла сравнительно поздно и не в среде близких композитору людей. Как ни соблазнительно считать его жертвой самодержавия и «мнений света», Чайковский все-таки умер от холеры (Познанский, 2009; Соколов, 1993).

Гомосексуальная субкультура

До 1832 г. влечение к людям собственного пола было для россиян преимущественно религиозно-нравственной проблемой. Новый уголовный кодекс, составленный по вюртембергскому образцу, включал параграф 995, по которому мужеложство (анальный контакт между мужчинами) наказывалось лишением всех прав состояния и ссылкой в Сибирь на 4—5 лет. Изнасилование или совращение малолетних (параграф 996) каралось каторжными работами на срок от 10 до 20 лет. Это законодательство, с небольшими изменениями, внесенными в 1845 г., действовало вплоть до принятия в 1903 г. нового Уложения о наказаниях, которое было значительно мягче: согласно статье 516, мужеложство (опять же только анальные контакты) каралось тюремным заключением на срок не ниже 3 месяцев, а при отягощающих обстоятельствах (с применением насилия или если жертвами были несовершеннолетние) – на срок от 3 до 8 лет. Впрочем, этот новый кодекс в силу так и не вошел. Известный юрист B. Д. Набоков (отец писателя), для которого эта проблема была отчасти семейной – гомосексуалами были его младший брат Константин и средний сын Сергей (Носик, 1995; Клейн, 2002) – предлагал вообще декриминализировать гомосексуальность (Набоков, 1902), но это предложение было отклонено.

По подсчетам В. И. Пятницкого, с 1874 по 1904 г. в содомии были обвинены 1 066 мужчин и женщин, из которых 440 были осуждены (Пятницкий, 1910. Цит по: Хили, 2008.

C. 387). Чаще всего это были лица свободных профессий, слуги или ремесленники. Представители высших классов составляли только 5% этого числа. Особенно редко попадали под суд государственные чиновники. По справедливому замечанию Энгельштейн, «относительное пренебрежение к содомии со стороны судебных органов свидетельствует больше о неэффективности правопорядка, чем об активной терпимости к сексуальному многообразию» (Engelstein, 1995. P. 158).

Что касается бытовых отношений, то они чаще всего строились по социально-статусному принципу. Помещики имели практически неограниченную власть над своими крепостными, а купцы и заводчики – над подмастерьями и молодыми рабочими. Кроме того, как и в западноевропейских столицах, в Петербурге и в Москве XIX в. существовал нелегальный, но всем известный рынок мужской проституции. Бытописатель старого Петербурга журналист В. П. Бурнашев писал, что еще в 1830—1840-х годах на Невском царил «педерастический разврат».

«Все это были прехорошенькие собою форейторы, кантонистики, певчие различных хоров, ремесленные ученики опрятных мастерств, преимущественно парикмахерского, обойного, портного, а также лавочные мальчики без мест, молоденькие писарьки военного и морского министерств, наконец даже вицмундирные канцелярские чиновники разных департаментов» (цит по: Ротиков, 1998. С. 357).

Промышляли этим и молодые извозчики. Иногда на почве конкуренции между «девками» и «мальчиками» происходили потасовки.

Чаще всего мужская проституция локализовалась в банях, где работали целые «артели развратников», в дешевых гостиницах и на определенных улицах (Ротиков, 1998; Хили, 2008). Автор относящегося к 1890—1894 гг. анонимного полицейского отчета прямо писал о «всесословности» порока, «когда нет, можно сказать, ни одного класса в Петербургском населении, среди которого не оказалось бы много его последователей» (Берсеньев, Марков, 1998. С. 109). В длинном списке «теток», «дам» и «педерастов за деньги», с подробным описанием вкусов некоторых из них, фигурируют и представители высшей аристократии (барон Ливен, князь Львов, князь Мещерский, князь Мухранский-Багратион, князь Орлов, граф Стенбок), и богачи, и безвестные солдаты, и гимназисты. Некоторые гостиницы и рестораны специализировались на такой клиентуре.