Клубничка на березке: Сексуальная культура в России - [48]

Новое искусство охотно изображало и поэтизировало сексуальное насилие. Как и в поэзии, где богатую дань некрофилии отдали Брюсов и Сологуб, в живописи Серебряного века широко представлены темы смерти и самоубийства, часто изображались трупы, скелеты и т. п. Очень моден был демонизм. Гравюры В. Н. Масютина (альбом «Грех», 1909) переполняют фантастические, чудовищные образы разнообразных монстров.

Писатели Серебряного века А. И. Ремезов, Ф. А. Сологуб, А. А. Тиняков и особенно В. В. Розанов радикально изменили значение и подняли культурный статус мастурбации, превратив ее из метафоры вырождения в метафору творчества (Золотоносов, 1999). Для Розанова онанист – не жалкий извращенец, а человек избранный, духовный, спиритуалистичный. «Среди своих товарищей онанист – как арабская лошадь среди битюгов» (Розанов, 1994. С. 90).

«Весь “Декамерон” – плод онанизма Боккаччо и написан для онанистов-читателей. Вся французская живопись – это галерея женских тел в разных позах, плод мужского онанизма. …Как понятно иудейское запрещение рисовать. П. ч. мы не знаем, до чего дойдет рисующий, куда он зайдет. И к чему поведет всех зрителей» (Там же. С. 140).

Осваивая новые сюжеты, искусство Серебряного века воспитывало в людях понимание и терпимость к необычным сторонам собственной и чужой жизни. Но принять и выразить свою сексуальную индивидуальность смели и умели лишь немногие. В искусстве, как и в личной жизни, этой эпохи чаще представлены различные стратегии скрывания (маскировки) или подавления (репрессии) глубинных переживаний, которые публика должна была расшифровывать и интерпретировать в меру собственной испорченности.

Наряду со сложным авангардным искусством, которое шокировало публику необычностью не только предмета, но и формы, в начале XX в. в России появилась коммерческая массовая культура, в которой эротика сразу же заняла видное место (Энгельштейн, 1996. Гл. 10).

На страницах газет появляются немыслимые в недавнем прошлом иллюстрированные объявления типа «Как утолить половой голод» или «Всякая дама может иметь идеальный бюст», фотографии обнаженных красавиц и т. п. Все это бросало вызов не только морали, но и художественному вкусу. В 1908 г. популярный журнал «Сатирикон» напечатал карикатуру «Гуттенберг и его тень», состоявшую из двух рисунков. На первом рисунке, «Гуттенберг, 1452», изобретатель книгопечатания говорит: «Я чувствую, что мои многолетние труды будут служить на пользу человечества! Я уверен, что мое изобретение украсит жизнь и облагородит чистое искусство!» На втором рисунке, «Тень Гуттенберга, 1908», тень книгопечатника читает газетные объявления «Как предохранить себя от венерических болезней», «Сифилис и его последствия», «Натурщица предлагает свои услуги» и восклицает: «Черт возьми! О, если бы я знал...» (Engelstein, 1992. P. 367. В русском издании иллюстрации опущены).

Сексуальность и революция

Русское общество начала XX в. было не готово к дифференцированному восприятию этих явлений. В сознании многих интеллигентов они сливались в одну общую картину ужасающей «половой вакханалии», как назвал одну из своих статей 1908 г. Д. Н. Жбанков. Секс и эротика приобрели значение политического символа, через отношение к которому люди выражали свои морально-политические взгляды. Между тем этот символ сам по себе был противоречив и многозначен.

Авторы консервативно-охранительного направления утверждали, что подрывающая устои семьи и нравственности «одержимость сексом» порождена революционным движением и безбожием. Социал-демократы, наоборот, доказывали, что это порождение наступившей вслед за поражением революции 1905 г. реакции, следствие разочарования интеллигенции в политике и ухода в личную жизнь.

В сущности, обе стороны были правы. Демократизация общества неизбежно предполагала критический пересмотр норм патриархальной морали и методов социального контроля. «Сексуальное освобождение» было составной частью неписаной программы обновления общества, предшествовавшей революции 1905 г. Вместе с тем поражение революции, подорвав интерес к политике, побуждало людей искать компенсации в сфере личного бытия, в том числе в сфере секса. В зависимости от конкретного социально-политического контекста сущность сексуальности конструировалась по-разному.

У крайне правых сексофобия сливалась с юдофобией и мизогинией. Теоретически этот синтез был осуществлен уже Вейнингером. На кухонном, пропагандистском уровне массовой антисемитской прессы, вроде газеты «Земщина», эта теория превращалась в утверждение, что евреи, сами будучи людьми сексуально воздержанными и чадолюбивыми, сознательно развращают русский народ порнографическими сочинениями, проституцией и пропагандой абортов и контрацепции. Черносотенная печать уверяла, что именно евреи держат в своих руках все российские бордели, как и кабаки, добиваясь этим нравственного разложения русских и сокращения их численности вплоть до физического истребления.

Напротив, народническая и социал-демократическая критика (Ю. М. Стеклов, Г. С. Новополин – псевдоним Григория Нейфельда) видела в «эротическом индивидуализме» и порнографии продукты разложения буржуазной культуры, которыми та старается заразить духовно здоровый по своей природе рабочий класс. Для Новополина литературные персонажи Кузмина и Зиновьевой-Аннибал просто «дегенераты, взращенные на тощей аристократической почве», «выродки, развращающиеся от безделья», «паразиты, высасывающие народную кровь и беснующиеся с жиру» (Новополин, 1909).