Клуб юных вдов - [66]

Я даже специально несколько раз проезжала мимо его дома. Сначала его машина стояла на месте. Однажды я видела его за большим окном гостиной, он бросал мячик Герти. Потом машина исчезла, и свет в доме больше не горел. Это будет довольно жестокая шутка – если я его больше не увижу. Но знаю, что такое вполне возможно. Вернее, это наиболее вероятный итог. После всего, что наговорила, я практически не осуждаю его за желание исчезнуть.

– Мы никуда не переезжаем, – говорит папа. Сперва я не сомневаюсь в том, что просто ослышалась.

– То есть?

– Ну, я много думал, мы с Джулиет говорили на эту тему. В общем, этот дом достаточно большой, – отвечает он. – И, что важнее, это твой дом. Ты здесь выросла, и я знаю, как он тебе дорог.

– Пап, – пытаюсь перебить его, но он останавливает меня, кладя руку мне на плечо.

– Для тебя этот год был ужасным, и я не всегда знал, что правильно говорить или делать, – продолжает он. – Если честно, все это, Ной… Это так сильно напомнило мне твою маму, то, через что я прошел… Мне не так-то просто жить дальше.

– Знаю, пап.

– Но это жалкое оправдание, я понимаю. – Папа качает головой. – Ты мой ребенок. И моя задача – по возможности облегчать тебе жизнь. И если тебе станет легче от того, что мы останемся в этом доме, или если это хотя бы прибавит тебе уверенности… я хочу остаться здесь. Ради тебя.

Смотрю на заживающую кожу вокруг ногтей. Я их не грызла целых три недели. Для этого потребовалось немного силы воли, а еще один прием с лаком для волос и скотчем, который показала мне Джулиет.

– Нет, – говорю я. – То есть спасибо. Это… и в самом деле здорово. Но… ты не обязан.

– Знаю, что не обязан, – говорит папа. – Я просто так хочу.

– Мы хотим, – слышу голос позади себя, и Джулиет открывает летнюю дверь. Я оглядываюсь. – Серьезно, – с улыбкой кивает она. – Дети любят дом. И тебя они любят. Мы все тебя любим. Что бы ты ни решила – в следующем году или когда-нибудь, – мы хотим, чтобы ты знала: у тебя есть дом. Твой дом.

Джулиет встает за спиной у папы, и он одной рукой обхватывает ее ноги. Я вспоминаю то, что он сказал в больнице, когда я пришла в себя. Это правда. Она действительно спасла его. Пусть она не в моем вкусе, пусть она не заменила маму, хотя вряд ли кому-то такое под силу. Ведь папа нуждался не в этом. Он нуждался в том, что дало бы ему повод жить дальше. В напоминании, что жизнь длинная, в ней так много всего, и только от человека зависит, чем ее наполнить.

– Нет, – повторяю я, на этот раз твердо. – Я не кривлю душой. Я тоже много об этом думала. Этот дом маловат для вас четверых. Вам нужен более просторный. Где было бы хорошо семье, – говорю я. – Всем нам.

Папа смотрит вперед, на обновленный забор. Он приваливается к ногам Джулиет и, подняв голову, заглядывает ей в лицо. Джулиет же, прищурившись, смотрит на меня.

– Ты уверена? – спрашивает она.

– Уверена, – отвечаю я. – Это же всего лишь дом.

Чувствую, что папа пристально наблюдает за мной, взгляд у него задумчивый. Джулиет наклоняется ко мне и обнимает.

– Спасибо, – шепчет она мне на ухо.

Я обнимаю ее в ответ, вернее, похлопываю ее по рукам и вдыхаю цветочный аромат ее духов.

Джулиет выпрямляется и открывает летнюю дверь.

– Обед готов, – весело объявляет она и исчезает в доме.

Мы с папой сидим еще несколько мгновений. Он откашливается.

– Ты действительно этого хочешь? – спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

– Кто знает? – Я улыбаюсь. – Но вот вы этого хотите. И если все будет хорошо, я здесь надолго не задержусь.

– Не говори так, – обиженно говорит папа, пихая меня плечом. – Ты же будешь приезжать.

– Конечно, буду, – говорю я, пихая его в ответ. – К тому же вам и в самом деле нужен дом с посудомойкой. Ведь вы лишаетесь своей нынешней. – Я выставляю перед собой руки и показываю их папе как большую ценность. Он смеется и обнимает меня, мы встаем и вместе идем в дом, чтобы помочь Джулиет накрыть стол к обеду.

* * * * *

– Тебе бандероль.

После обеда Джулиет роется в стопке почты на столе у двери.

– Совсем забыла за всеми переживаниями. – Она улыбается и протягивает мне пакет, оранжевый квадратный конверт с моим именем и фамилией, написанными маркером. По весу и по тому, что содержимое завернуто в пузырчатую пленку, я понимаю, что это такое, и память тут же переносит меня в подвал дома Росса, где я раскладываю по конвертам демонстрационные записи, а потом наклеиваю стикеры с заранее напечатанными адресами всех лейблов, радиостанций и продюсерских агентств, которые мне удалось разыскать в сети.

Я поднимаюсь к себе в комнату и там вскрываю бандероль. На кровать выпадает диск в белом бумажном конверте, за ним – листок с логотипом «Холидей Инн» в Нэшвилле. «Тэм, – написано на листке аккуратным почерком Юджина, – вот то новое, над чем мы работаем. Ребята из компании “в улете” от этого. Надеюсь, ты тоже. Ю.».

Я улыбаюсь, вставляю диск в свой компьютер, достаю из ящика наушники Ноя и надеваю их. Сначала я слышу шепот, потом ленивый голос Тедди, отсчитывающего удары палочек: «Раз, два, три, четыре…».

Песня неожиданная, на жизнерадостную мелодию с легким ритмом ребят наверняка вдохновила Симона. Однако в эту непритязательность часто врывается какая-нибудь фраза на клавишных Росса или несколько тревожащих душу аккордов на контрабасе Юджина, и благодаря всему этому песня обретает смысл. Они смогли приблизиться к тому, чем они всегда хотели стать, и при этом не растерять то, чем были раньше. Симона поет, как она прямо в одежде прыгнула в воду, ушла на дно и вынырнула, все сразу. Я понимаю, что стихи наверняка написал Юджин.