Клуб смерти - [13]

Долан отдавал предпочтение среди прочих новостей и измышлений тем, в которых все пытались каким-то образом обыграть три года, проведенные Чарльзом Айвсом во Вьетнаме в качестве корреспондента. Он даже позвонил кое-кому из репортеров и напомнил, что Айвс написал роман, где есть такой блестящий пассаж:

Северн работал в Сайгоне три года, приехал домой, как он считал, в отпуск, но обнаружил, что оказался жертвой. О’Нейл привел его в личный офис, сел в кресло, как бы демонстрируя, что оно вращается, и сообщил, что читатели не интересуются жизнью на другом краю планеты. Им нужны новости о городе и его людях. Когда Северн заявил, что война близится к завершению, О’Нейл сделал заключение: «Конечно». Когда война закончилась, Северн попросил отпустить его, он хочет писать о последствиях. О’Нейл твердо отрезал: «Все кончено».

Северн работал в личном офисе О’Нейла год, писал о городе и его людях и с каждым днем становился все скучней. В Сайгоне, живя на полдня впереди Нью-Йорка, он чувствовал себя на носу мирового корабля, первым ощущал все перемены в его скорости, поведении. В Нью-Йорке он опаздывал везде, едва просыпаясь по утрам.

Вьетнам — удобный козел отпущения. Послушайте, ребята, вам нужны мои соображения, но мне недосуг. Я только вот что скажу: Айвс отправился во Вьетнам добровольно и пробыл там намного дольше, чем большинство парней. Ему там явно нравилось, у него совершенно четко сформулировался взгляд на самого себя, этакого журналиста-ковбоя. Старый, более зрелый Шон Флинн, если кто-то из вас достаточно стар, чтобы помнить такого.

Прокрадываться в дома, лазить по балконам — таким вещам он вполне мог там научиться. Не знаю, почему он это делал и за чем охотился, я веду к тому, что у него сформировался романтизированный взгляд на работу. Возможно, у него было такое же чувство неудовлетворенности, ощущение, что их предали, какое появилось у многих боевых ветеранов. Мы знаем о посттравматических стрессовых состояниях у медсестер, артистов, технического персонала второго эшелона всех видов. Не надо удивляться, если точно в таком же положении окажется журналист.

Дерьмо собачье, несомненно, но в стиле «Лучшая защита — нападение». Все что угодно, что перебивает домыслы на тему романов, секса, греха и так далее. Направить их в глубины прошлого Айвса было обязанностью Долана, чтобы они не слишком копались в настоящем Чарльза и Фрэнсис.

— Все готово к удару в Валентинов день, — доложил Долан, — получено тридцать девять ответов на приглашения, включая несколько наших главных мишеней. Арти Рот так кувыркается, как в последний раз. Нет никаких признаков утечки информации. Фальшивое бюро путешествий работает и выполняет запросы не только наших мишеней, но и невинных граждан. Последние перенаправляются в законное агентство, которое нас консультировало. Подстраховка усиленная: персонал проверили на случай возможных контактов с мишенями. Кроме того, проверили…

И так далее. Но Фрэнсис Мак-Алистер уже не слушала, она уже находилась не в кабинете, не в апартаментах на Семьдесят четвертой с окнами, затянутыми снежной пеленой, она находилась в собственном офисе в городе прошлым летом. Ее последним летом, как начинали выражаться пессимисты. Тогда она впервые встретилась с Чарльзом Айвсом.

* * *

Долан, порывистый, энергичный, носившийся как ветер даже в помещении, там тоже был. Он представил их друг другу, убрал из магнитофона кассету, которую до этого прослушивала Фрэнсис («Синхронность» в исполнении группы «Полиция»; интересно, заметил ли Айвс, увидел ли иронию?), и поставил взамен чистую, приспособив стойку с микрофоном на столе. Объяснил, что по просьбе Айвса помощники присутствовать не будут, но они хотят сделать собственные записи интервью для архива, пообещал вернуться через сорок пять минут перевернуть кассету и ушел.

Потом наступил момент неуверенности, как у парочки на первом свидании. Она подумала о том, что он неожиданно красив в коричневом летнем костюме, голубой рубашке с пестрым галстуком. Более того, интересен, особенно с этим потрепанным кожаным кейсом, выглядевшим так, будто побывал в аду.

И теперь, глубокой зимой, она знала, что подумал он тогда и как позже напишет о ней:

«Фрэнсис Мак-Алистер пожимает руку посетителя немного дольше, чем необходимо. Буквально — проявление ее радушия. У нее большая рука, пальцы сильные, длинные и худые, хватка — мастерская. Это точное слово, поскольку рука посетителя для нее, словно инструмент для мастера. В конце концов, она — общественный деятель, и посетитель-репортер может быть ей полезен».

— Кушетка не столь удобна, как выглядит. Пожалуйста, садитесь в кресло.

Сама Фрэнсис устроилась на кушетке.

— Я была вашей поклонницей, когда читала репортажи из Вьетнама, боюсь показаться слишком тривиальной. А потом вы взяли длинный отпуск, верно?

Айвс сидел в крутящемся кресле и вставлял кассету в диктофон.

— Бросил все. Устал писать о том, что делают другие люди, — он поставил диктофон на стол. — Последнее время мне не приходилось пользоваться этой штукой, не уверен, что микрофон хорошо работает. Будьте добры, скажите что-нибудь. И спасибо за то, что вы интересовались моей работой.