«Клуб Шести» - [24]

Но, что делать, если это действительно так? Напиток Богов, если уметь приготовить.

Теодор расплылся в кресле, нравилось ему тут, всё как-то у писателя этого миленько. Уж слишком всё тут замечательно, пора уже гостю всё испортить, пока это не сделала за него судьба. Так не оставим горемыке-судьбе шансов.

— Так о чём ваши романы, Михал Романыч?

Тот чуть не поперхнулся.

— М-м… как вам сказать…

— А как есть.

— Как есть… Что ж, почему бы и нет… Но тут не расскажешь в двух словах…

— Признаться, я сегодня никуда не тороплюсь.

Ещё бы. Во-первых, Теодору надо было «отработать» медальон, а во-вторых, перед ним сидел живой писатель, пусть даже и не издававшийся ни разу. Ну и что? Этот человек уже в чём-то и не человек вовсе, он — прибор, отмечающий малейшие всполохи сознания, а может он страж у Врат между прошлым и будущим, а может он…

Теодор не успел дорисовать в воображении барометр в тёмных очках, с кучей милиметровых делений, стрелочек и ртутных полосочек, барометр заговорил и спутал «рисунок».

— Вот как… Не торопитесь… Замечательно. Только, я не об этом. Вы читали у Чехова повесть «Чёрный монах»? Человек считает себя гением, и все вокруг его им считают, и пришедший из легенды фантом Чёрный монах об этом же ему говорит, да ещё подсказывает гениальные идеи, которые подопечному остаётся только разрабатывать.

И всё прекрасно-замечательно, пока не оказывается, что он сидит ночью на кровати, не обращает внимания на обнажённую красавицу молодую жену, а разговаривает с пустым креслом. А когда его начинают лечить от сумасшествия и вылечивают, он всем портит всю оставшуюся жизнь, включая самоё себя. Умирает непризнанным и забытым. Благо, перед смертью опять видит Чёрного Монаха и тот его успокаивает и прощает за слабость. Интересная история. Интересна она тем, что человек, у которого такая же проблема, может посмотреть и сделать для себя вывод — либо я для всех буду разговаривать с пустым креслом и останусь гением, сумев при этом самореализоваться в этой жизни, либо стану лечиться и тогда все-ем будет худо.

Вот так. Ради одной этой повести, Чехов уже мог родиться, прожить жизнь и умереть. Он уже помог людям. Тем паче, что в этой повести он помог именно тем из людей, которые станут очень полезными остальным массам. Понимаете, о чём я?

— Да. И вы избрали такой же путь. Вы изыскиваете тему — психологическую проблему, и пишете на неё ответ. Так?

— Ну, вкратце, так. Да, так. Я должен понять, что все месяцы моей жизни (а то и годы! Годы!), кои я потрачу на эту вещь, все труды по изданию книги, и даже несколько часов жизни читателя, прочитавшего мою книгу, всё это — стоит идеи, породившей книгу. Я хочу, что бы моё творчество — помогало, решало жизненно важные проблемы, освобождало людей от неясности или даровало им надежду на свободу и указывало путь к выходу.

— А сами при этом оставили трёх женщин, судьбу которых могли сделать счастливой.

— Бл…

Вот тебе и бл… Действительно, Теодор, ну ты и свинтус. Пришёл помочь человеку.

Он аж сдулся первомайским шариком после парада откровенности. И что теперь? А вот теперь бы писательским медальоном бы и гостю по мордам… Добрый-добрый Теодор.

— А когда выйдет ваша первая книга?

Михал Романыч окончательно скис. Ох уж эти творческие личности — куда не плюнь, крахмальная манишка. Будь мужиком, Михась, рви дальше мягкий живот жизни своими писательскими клыками!

— Сейчас наш Клуб даёт мне деньги на книгу. И вот тут я впал в панику. Я не знаю, что мне выбрать! Всё новое мне кажется самым лучшим, а читаю старое, кажется — ещё лучше… А сажусь перечитывать и то и другое, так начинаю дописывать и переписывать. В конце концов вообще уже не понимаю, что готово окончательно и можно издавать, а что ещё надо переделывать. Дурдом, одним словом. Да и ещё это… вот…

— Постоянное сомнение в себе.

— Ага…

— И вы хотите, что бы я за эту ночь перечитал все ваши книги и дал дельный совет?

Или помог бросить жребий?

Нелепость имеет форму облака. Именно облако нелепости ситуации сейчас заполнило кухню. В облаке пахло озоном, предвещающим грозу.

Писатель нервно допил кофе одним мощным глотком. Тут же закурил, затушил, обжёгся об огонёк, подумал, хлопоча лицом, опять закурил, походил от умывальника к окну и обратно. Теодору вдруг захотелось раздавить его как назойливого таракана. Нет, ничего плохого у Теодора в душе лично к нему не было, просто не любил художник эти сопли. А как говорят восточные мудрецы, «мы любим в людях то, что есть в нас и не любим в людях то, что есть в нас, остальное не видим или не замечаем». Так что становилось непонятно, кого именно из присутствующих, хотелось ему раздавить как таракана. Может быть и себя.

— А на какой тираж вам Клуб даёт денег?

— Тысячу. Для начала. А что?

— А… напомните, если уже говорили, сколько у вас книг написано?

— Штук десять… А что?!

Писатель ущипнул Теодора за манжет, торопил с ответом, словно разговаривал с Книгой откровений и любое слово сейчас могло перевернуть его жизнь.

— А то. Вот вы возьмите, и напечатайте все ваши книги тиражом по сто штук. Как раз — десять книг, по сто штук. Тысяча! Раздайте их всем своим друзьям и успокойтесь. Человек сто друзей у вас наберётся? Это и есть пока — весь ваш читатель, в полном составе. Они знают вас лично, следовательно, из уважения к вашей персоне — прочтут. Если дело того стоит, то когда-нибудь к вам в дверь постучит издатель в мефистофелевской шляпе с ши-икарным предложением! Это не я придумал, это ваш тёзка у жизни подглядел.