Клуб Ракалий - [10]

Впрочем, мужчиной он все еще оставался привлекательным. Для своих без малого сорока Билл выглядел совсем неплохо.

— Чашку чая, любовь моя? — спросила Ирен, целуя мужа в лоб.

Билл распрямил спину, отбросил в сторону авторучку.

— С великим удовольствием. — И следом, указав на не прочитанную еще корреспонденцию: — Господи, это никогда не кончится.

— Ты справишься, — сказала Ирен, как всегда уверенная в муже и готовая помочь. — Дугги уже вернулся?

Билл скорчил гримасу: недовольство, смешанное со снисходительностью:

— С четверть часа назад. И прямым ходом наверх. Опять завернул в музыкальный магазин. Попытался втихаря протащить покупку, но я-то их пакет знаю.

И тут же, словно по знаку суфлера, сверху, из комнаты Дуга, пробилось какое-то буханье. Это был реггей, хотя ни Билл, ни Ирен не смогли бы его опознать. Собственно говоря, это был Боб Марли.

— Сейчас попрошу его увернуть звук. Нельзя же работать в таком шуме.

Ирен оставила Билла размышлять над письмом, которое он виновато убрал с глаз долой перед самым ее появлением. Без всякой на то нужды, если разобраться, — вороватость его диктовалась не столько содержанием письма, сколько более общим чувством вины, с такой готовностью нападавшим на него при любом упоминании о Мириам или при всякой мысли о ней. Как ни крути, а дело плохо. И все-таки: это изумительно податливое тело, эти груди, предлагаемые с такой нетерпеливой готовностью… Да она и была уже… девятой, так, что ли? Десятой? Хорошенький послужной список, за восемнадцать-то лет брака. Большинство имело касательство к фабрике — машинистки, швеи, ну и еще та, рыженькая, из столовой, бог ее знает, что с ней потом стало… Да, и, конечно, поездка в Италию, неделя на заводе «Фиат» в Турине, хитростью выбитая из Образовательной ассоциации рабочих, — девушка, с которой он познакомился в гостиничном баре, Паола, так ее звали, до чего же она была милая… Впрочем, в Мириам присутствовало нечто совсем иное, какая-то сила, делавшая связь с ней и лучшей и одновременно худшей из всех прочих, куда более скоропалительных. В каком-то смысле она пугала его. А в каком, он пока толком не разобрался.

Билл еще раз перечитал письмо, все с той же сдержанной досадой.

Дорогой брат Андертон!

Пишу Вам, чтобы принести жалобу на работу Мисс Ньюман в качестве секретаря Благотворительного комитета.

Мисс Ньюман — плохой секретарь. Она дурно выполняет свои обязанности.

Мисс Ньюман не хватает внимания. На заседаниях Благотворительного комитета нередко приходится видеть, как мысли ее блуждают неведомо где. Порой я думаю, что на уме у нее не исполнение обязанностей секретарши, а нечто совсем другое. Что именно, я предпочел бы здесь не указывать.

Я сделал немалое число важных замечаний, поделился многими наблюдениями, и все это благодаря мисс Ньюман в протоколы заседаний Благотворительного комитета не попало. То же можно сказать и о других его членах, но обо мне — в особенности. Я считаю, что выполнять свои обязанности она совершенно не способна.

Привлекая Ваше, брат Андертон, крайне необходимое в данном случае внимание к этому вопросу, я, со своей стороны, предлагаю в дальнейшем освободить Мисс Ньюман от обязанностей секретаря Благотворительного комитета. Продолжит ли она свою работу в машинописном бюро конструкторского отдела, это, разумеется, должна решать наша фирма. Не думаю, впрочем, что и машинистка из нее получилась хорошая.

С братским приветом,

Виктор Гиббс.

Билл отер лоб, зевнул; зевота нередко обозначала у него не столько усталость, сколько озабоченность. Вот только этого ему не хватало. Он вполне обошелся бы без этого проныры, лишь усложняющего ему жизнь своими измышлениями и ядовитыми экивоками. Что сделала Мириам, что сделали они оба, чтобы возбудить подобные подозрения? Ну разумеется — слишком часто обменивались улыбками, задерживали друг на друге взгляды на долю секунды дольше, чем следовало. Людям больше ничего и не требуется. Интересно, однако ж, что именно Гиббс, и никто иной, оказался тем, кто взял их на заметку.

Благотворительный комитет был создан для того, чтобы направлять некоторую часть средств Союза в помощь достойным того организациям, преимущественно школам и больницам; Виктор Гиббс состоял в нем казначеем. Он был бухгалтерским клерком, «белым воротничком», так что все эти его льстивые «брат Андертон» и «с братским приветом» представляли собой нечто большее, чем притворство, — на взгляд Билла, они граничили с оскорблением. Гиббс происходил из Южного Йоркшира, человеком он был кислым, неуживчивым, а что важнее всего, еще и растратчиком. Ныне Билл в этом почти не сомневался. Только так и можно объяснить происхождение загадочного чека, три месяца назад возвращенного банком, — чека, который он, Билл, хоть убей, не подписывал. Подпись его была подделана — довольно умело, этого нельзя не признать. С той поры Билл регулярно навещал банк — проверял комитетские чеки — и обнаружил еще три, выписанных на того же получателя: один за подписью председателя и два — Мириам. Опять-таки, подделки были неплохи, хотя саму эту махинацию тонкой никак не назовешь. Он только дивился: почему Гиббс решил, что она сойдет ему с рук? В любом случае, Билл радовался тому, что послушался инстинкта, подсказавшего ему, что с ходу ничего предпринимать не стоит, надо выждать благоприятный момент, накопить улики. Если Гиббс задумал поднять шум насчет Мириам, в лице Билла ему сочувственного слушателя не найти. Его злой умысел против него же и обратится, и заплатить ему придется с процентами.