Клуб любителей фантастики, 2010 - [62]

— Я готов просидеть здесь ещё восемь месяцев, лишь бы от этого был хоть какой-то толк.

Дейв посмотрел на меня с явным недоверием.

— Ник, мы много раз говорили о том, что ещё не время начинать эксперимент, так как нельзя с полной определённостью сказать, какое сочетание микроорганизмов окажется оптимальным и какие могут быть побочные эффекты.

Нет, его тупость порой бывает поразительна!

— Неужели ты не понимаешь, Дейв, что этим исследованиям не будет конца?! Я слышу об Эксперименте с детства, почти 20 лет. Из-за него я не стал космолётчиком, а сделался селекционером. Руководителей завораживает масштаб, никто не решается начать. Но ведь когда-то начинать придётся. Так мы с тобой никогда не увидим эту планету зелёной!

— Увидим, Ник, обязательно увидим. И эксперимент начнём, и результаты увидим.

— Конечно, начнём… Когда, как говорили в старину, «рак на горе свистнет». Можешь прикинуть теоретическую вероятность этого события.

Он посмотрел на меня долгим, невероятно спокойным взглядом.

— Слушай, Ник, давай прекратим этот никчёмный разговор… И пойду-ка я спать. Да и ты не возись. Завтра у нас профилактика, и надо хорошо отдохнуть.

Последние слова он произнёс, уже спускаясь по трапу в жилой отсек. Когда голова его скрылась в люке, я протиснулся между автоклавами, кольцом окружающими весь наш сад, раздвинул ветки и прислонился лбом к теплому пластикату. Где-то далеко внизу поверхность планеты, которую мы никогда не видим сквозь пелену сверкающих облаков. Прямо перед моими глазами за прозрачной стеной выгибается серебристый бок торовой оболочки. Этот наполненный гелием бублик может бесконечно долго носить нашу лабораторию в небе планеты. У меня возникло детское желание: проткнуть толстый наглый тор и смотреть, как он будет дрябнуть, испуская гелий. Тогда лаборатория опустится на поверхность, и можно будет хотя бы посмотреть на эту планету вблизи и потрогать её руками.

— Хотя потрогать не удастся. Да и любоваться долго тоже не придётся. Давление шарик выдержит, думал я лениво, — а вот мы в нём начнём поджариваться…

Впрочем, если даже проткнуть тор — ничего не будет. Там столько уровней безопасности… Я в последний раз взглянул на белёсое брюхо и отвернулся.

Что бы такое всё же сломать? Почему психологи не предусмотрели возможности столь естественного желания? Их бы сюда, чтобы узнали, как может опротиветь за восемь месяцев всё это однообразие космическая рутина, ничем не лучше какой-нибудь агрохимической лаборатории на Земле. Даже хуже, там можно выйти за дверь и пойти по утоптанной, нагретой солнцем тропинке. Босиком. И дойти до речки, мелкой и прозрачной. Войти в воду по колено, и рыбёшки, кажется, они называются «пескари», будут с налёта ударяться в икры.

Я с усилием вынырнул из потока воспоминаний, не давая увлечь себя слишком далеко. Чего, кстати, не рекомендуют и наши мудрые психологи.

Протиснувшись между автоклавами обратно в сад, я огляделся.

— А что, здесь неплохо! — произнёс я с фальшивым оживлением и пугливо оглянулся на люк в жилой отсек.

Здесь, в самом деле, было неплохо. Вся верхняя половина прозрачной четырнадцатиметровой сферы довольно плотно заполнена разнообразной растительностью. Сад даёт нам кислород и пищу. Если считать нас с Дейвом, получается замкнутый биоценоз. И ещё сад создаёт иллюзию пространства. Если стоять посредине, кажется, что ты в дремучем лесу. Но я-то знаю, что через десять шагов упрёшься в проклятый пузырь.

Впрочем, обычно наш садик исправлял мне настроение ребята, которые его устраивали, знают своё дело. Но сегодня никакой психотерапии не получалось. Возможно, эта смута в душе была мне чем-то дорога?

Над головой, вскрытой среди ветвей клетке послышалось квохтанье курицы. Яйцо снесла, дура, и радуется. А чему радоваться — одни и те же яйца всю жизнь. Те же, что несли её праматери на каком-нибудь крестьянском дворе в прошлом тысячелетии.

И никакого прогресса. Не знает даже, что она в космосе. Тут я вспомнил, что мне предстоит ещё сегодня брать пробы и анализировать их. А ещё представил, как Дейв со свежими силами возьмётся меня завтра обрабатывать, и чуть не взвыл от тоски. Однако спустился в лабораторию, окружающую кольцом «под землёй» жилой отсек, и всё же занялся пробами. Однако упростил себе задачу, не стал ничего анализировать, а просто набрал на пульте код автоматического отбора проб из всех автоклавов. Это было явным нарушением инструкции. Но какое-то полуоправдание промелькнуло как тень на периферии моего сознания: сегодня это будет правильно. Сам я уселся в кресло и бездумно смотрел, как на экранах выстраивались колонки цифр и пульсирующие линии протягивались через весь экран. В этих замерах и состоит смысл нашего пребывания тут. В тридцати пяти автоклавах, запрятанных среди зелени, помещались культуры микроводорослей и бактерий. Они живут и плодятся там, в атмосфере планеты под давлением разных высот. А мы измеряем продуктивность, скорость размножения, поглощения углекислого газа, выделения кислорода. Всё это нужно для того, чтобы выбрать самых перспективных и выпустить их в атмосферу планеты. Чтобы они переработали её и сделали пригодной для дыхания людей. Нужных микроорганизмов на Земле не оказалось. Их пришлось выводить долго и скрупулёзно.