Клуб червонных валетов - [30]

Эрмине сделалось несколько легче, она подумала. что все это произошло без воли и согласия Фернана.

И она, может быть, даже и успокоилась бы. удовольствовавшись подобным объяснением, если б только ее не страшили странные выражения этого письма, которое было подписано самим Фернаном.

Тогда целомудренная, чистая женщина, сохранившая в супружестве всю наивность молоденькой девушки, попробовала добиться истины и. расположив в свою пользу графа де Шато-Мальи. разузнать через него все подробности.

Конечно, если бы при этом присутствовал баронет сэр Вильямс, он бы радостно улыбнулся, видя, как удаются все его планы и адские замыслы.

Право, нельзя было бы даже и желать ничего лучшего от первого свидания молодой женщины со своим будущим соблазнителем.

Но надо сознаться при этом, что Эрмине Роше было очень нетрудно сделать ошибку и довериться вполне графу де Шато-Мальи, физиономия которого была так симпатична и благородна.

Граф был красноречив, страстен и говорил так увлекательно о той преданности, которую почувствовал к ней с первого же дня их встречи, что невольно становился опасен.

Через час после этого он уже настолько расположил к себе молоденькую женщину, что она позволила ему прийти к ней, как только он получит какое-нибудь самое ничтожное сведение о дуэли Фернана с виконтом де Камбольхом.

Тогда Эрмина показала ему письмо, которое она получила от Тюркуазы.

Но едва только граф де Шато-Мальи взглянул на него, как вздрогнул и вскрикнул:

— Я знаю этот почерк!

Вы его знаете! — вскрикнула в свою очередь Эрмина, почувствовавшая, что вся кровь прилила к ее сердцу.

— Да, знаю, — проговорил он и, взглянув с состраданием на Эрмину, добавил:

— Бедная вы женщина!

— Вы знаете ту женщину? Кто она?

Тогда граф де Шато-Мальи сообщил ей, что будто бы он знал эту женщину уже давно и что она принадлежит к разряду женщин самого распутного поведения.

Граф подал оба письма, Эрмина сличила их и невольно побледнела.

— Почерк действительно один и тот же, говорила она испуганным голосом.

Де Шато-Мальи, казавшийся очень взволнованным или, по крайней мере, притворившимся таким, взял руку Эрмины, поцеловал ее самым почтительным образом и тихо сказал тоном самого глубокого участия:

— Я прошу вас в вашем глубоком несчастье положиться на меня как на самого преданного вам друга, который один только может спасти вас и помочь вашему горю.

И, сказав это, он опустился перед ней на колени и добавил:

— Позвольте преклониться перед вами, как преклоняются перед добродетелью, преследуемой пороком.

Эрмина слушала его, не отнимая от него своей руки. Она смотрела на него как на человека, которого само небо послало ей как покровителя.

— Но прежде чем сказать вам, какой вы подвергаетесь опасности, — продолжал граф, — позвольте задать вам только один вопрос.

— Говорите, — прошептала молодая женщина.

— У вас дети?

— Да, сын одного года.

— Итак, во имя этого-то сына я прошу вас теперь надеяться на меня как на друга.

Человек, говоривший эти слова, был молод и имел вполне честный, открытый вид, и он так благородно предлагал свою дружбу, что молодая женщина не могла не поверить ему и почувствовала особенное влечение к нему.

— Я надеюсь на вас, — прошептала она.

Тогда граф де Шато-Мальи почтительно отодвинул от нее свое кресло, как будто доверенность ее к нему поставила невидимую преграду между ним и ею.

— Простите меня, — продолжал он, — если я позволю себе рассказать вам теперь для уяснения всего дела несколько подробностей холостой жизни.

Эрмина не отвечала, приглашая своим молчанием продолжать разговор.

Граф в нескольких словах рассказал ей тогда, что Топаза, то есть, по его словам, автор письма, принадлежит к кругу самых развращенных женщин, вся цель жизни которых заключается в разорении тех бедных молодых людей, которые имеют несчастье попадать в их сети. Затем он добавил, что и он был одним из таких несчастных, поддавшихся влиянию этой женщины, и что он был спасен благодаря двум своим друзьям, которые схватили его ночью и, посадив в почтовую карету, увезли его в Германию — почти за триста лье от этой женщины-минотавра, поедавшего его живым.

Граф умолк и посмотрел на Эрмину.

Молодая женщина была бледна, как статуя, и вся ее жизнь, казалось, сосредоточилась в ее взгляде и на словах графа.

— Целый год путешествий и преданность моих друзей с трудом могли излечить от этой ужасной болезни, и вот, если верить почерку письма, в какие ужасные руки попал ваш муж.

Две слезы скатились по щекам молодой женщины и капнули на руку.

— Я буду повиноваться вам, — прошептала она, — как брату.

— Прекрасно, — отвечал он, — таким образом я спасу вас. С этого дня я более здесь не должен показываться. Супруг ваш не должен знать, что я был здесь. Я должен быть для вас совершенно незнакомым.

— Боже мой! — прошептала она испуганно.-Неужели я более не увижу вас?

— Увидите, — отвечал граф. — завтра вечером, когда стемнеет, выходите из дому, нанимайте карету и поезжайте в Елисейские поля. Я буду ждать вас в конце аллеи лорда Байрона.

Эрмина, по-видимому, была в нерешительности, и поэтому он, устремив на нее спокойный взгляд, спросил: