Клуб ангелов - [23]

Он был одержим во всем. Например, в его квартире имелась комната только для детективов, заполнявших полки по четырем стенам и уложенных в стопы на полу и на столах. Однажды Рамос сказал: «Человек — единственное животное, которое всегда хочет больше, чем ему нужно. Человек есть человек, потому что хочет большего».

Шоколадный Кид хотел всего и желал все знать. Его любопытство тоже было ненасытным. Он рассказал мне, что расследовал историю ядовитой рыбы. Действительно, в Японии есть город под названием Кусимото и рыба под названием фугу, которая убивает, если ее приготовить неправильно, но секретного общества дегустаторов фугу не существует или оно действительно очень секретное. Чиаго не нашел никакой закатанной в пленку чешуи ни в одном из магазинов японских товаров, но описал ее, и ему сказали, что, возможно, это рыба-гермафродит, популярная среди гомосексуалистов. Что-то вроде семени какао, которое Чиаго носит на брелке, как все шоколадные маньяки.

— Это, — предупредил Чиаго, — если японец из магазина не наврал.

Шоколадный Кид и я отправились к дому, где жил Лусидио. Он находился недалеко от моего, и мы пошли пешком. Темнело. Было холодно. Только подстрекаемое Кидом любопытство могло вытащить меня из моего беличьего убежища, откуда в последнее время я выходил лишь купить вина в торговом центре или на похороны месяца.

Мы обнаружили имя Лусидио под табличкой с номером 617 — номером квартиры, принадлежавшей Рамосу. Швейцар посмотрел на нас с подозрением, в основном из-за моих сандалий и носков, но сдался обаятельному напору Кида и разговорился.

Он подтвердил, что молодой человек из 617-й квартиры поселился здесь недавно. Около года назад. Похоже, получил квартиру в наследство от сеньора Рамоса. До этого он вроде жил в Париже. Я описал Самуэла, что просто сделать — нужно всего лишь описать череп, и спросил у швейцара, не видел ли он его входившим и выходившим из здания.

Он заулыбался:

— Сеньор Самуэл? Знаю. Он часто сюда приходил. Но во времена сеньора Рамоса, а не сейчас. А сеньор Лусидио — очень сдержанный человек, очень воспитанный и очень замкнутый. Мало выходил и никого не принимал. Нет, нет, похоже, у него нет семьи. Он должен быть у себя в этот момент. Вы хотите, чтобы я его предупредил?

— Нет, спасибо.

Мы попросили его не говорить Лусидио о нашем визите. И ушли. Меньше всего хотелось, чтобы Лусидио подумал, будто мы вмешиваемся в его жизнь.

Звонок от Мары через несколько дней был для меня неожиданностью. Тише, сердце. Она волновалась за Педро. Он ей позвонил первый раз за много лет. Хотел организовать свои похороны и думал, что она может ему помочь.

— Организовать похороны?

— Он говорит, что это привилегия. Знать день и форму своей смерти и иметь возможность организовать финал, придать смысл своей жизни. Хочет все подготовить. И чтобы я ему помогла с похоронами. Педро сказал, что только я помню некоторые детали его жизни, о которых даже он забыл. Он сумасшедший. Желает вызвать на похороны скрипачей, игравших у нашего столика в Париже во время медового месяца больше двадцати лет назад. Они и тогда были старички, наверное, уже все умерли. Это безумие. Во что вы влипли, Даниэл?

— Дона Нина знает об этом?

— Дона Нина выпала из эфира много лет назад. Она проводит целые дни в чистке и дезинфекции туалетов у Педро в доме. Теперь она ищет флейту.

— Какую флейту?

— Флейту, на которой Педро играл, когда был маленьким. Он не смог ее найти, и дона Нина переворачивает дом в поисках флейты, даже не зная, зачем она ему. Пользуется моментом, чтобы вычистить и продезинфицировать все на своем пути.

— А зачем ему флейта?

— А я знаю? Хочет с ней умереть. Сказал, что Пауло умер с кроссовками на шее. Не знаю, о чем он думает. Вы должны с этим покончить, Даниэл!

Голос Мары… Думаю, никогда я не слышал ее так близко. Голос женщины нашей мечты, восхитительной даже в гневе, даже повторяющей чужую фразу, фразу, которую мы чаще всего слышали в эти дни, о том, что необходимо покончить с этим безумием. Но это не было безумием. Теперь я знал точно, что это не безумие. Я не мог открыть это Маре, но я понимал Педро. В коридоре смерти все было окончательным, все превращалось в ритуал. Даже скрипачи из Парижа, играющие на похоронах, не казались плохой идеей. В коридоре смерти ты становишься выше нелепости, ты хочешь только смысла.

Шоколадный Кид и Лусидио назначили встречу у меня в квартире, чтобы договориться об ужине в августе. Чиаго пришел раньше, у него были новости. Жизела говорила с адвокатами и собиралась начать процесс конкретно против меня как хозяина смертельной кухни, поскольку у «Клуба поджарки» были придуманные Рамосом устав и герб, но не было юридического статуса. Расследование Кида разъяснило некоторые факты, о которых мы смутно знали или подозревали, но не хотели вникать.

— Самуэл воспитывался Рамосом с детства. Рамос платил за его учебу, и до определенного возраста Самуэл жил у него. Когда мы познакомились с Самуэлом в баре «Албери», он еще жил с Рамосом.

Самуэл Четыре Яйца, наш герой. Негодяй и мудрец. Ненасытный сатир и святой худышка. Он больше всех любил нас и оскорблял больше всех. Он убедил всю компанию, что мир будет нашим, и теперь наказывал нас за провал в его завоевании. Он воспитал нас через аппетит и ласково убивал нас через него. Мы никогда ничего не знали о нем, возможно, потому что нам нравилась его таинственность. Когда кто-нибудь спрашивал у него о родителях, Самуэл отвечал, что они умерли от испанского гриппа. И если кто-то вспоминал, что это невозможно, так как эпидемия испанского гриппа дошла до Бразилии в начале века, он говорил: «Значит, это был азиатский грипп, я не спрашивал у него документов».