Клуб 27 - [5]

Я в этом уже не уверена.

Я была заинтригована с первой минуты, когда она вошла в мой кабинет. С ней было что-то не так. Я видела её как пациентку несколько лет назад, когда она пыталась работать над своими эмоциями к своей матери. Теперь она женщина, всё такая же вежливая, умная и красиво одетая, но когда она пришла, ее выражение лица было печальным от отчаяния.

— Итак, Зои. Что привело вас сегодня ко мне? — как только я спросила, она устроилась на своем месте. Она не волновалась или извинялась, как большинство моих пациентов. Она посмотрела в мои глаза и сказала.

— Есть очень хороший шанс, что я могу умереть в течение следующего года, и мне страшно. В некоторые дни я так зла из-за этого, но в другие просто чувствую себя потерянной. Я здесь потому, что хочу, чтобы вы помогли мне смириться со своей судьбой, и так я смогу выбрать какое-нибудь направление для дальнейшей жизни.

Я устроилась на своём месте, взяла ручку из держателя на столе и установила её возле моего блокнота. В своих мыслях я уже диагностировала её — классический случай танатофобии.

— Что заставляет вас думать, что вы можете умереть?

— Мой брат умер несколько недель назад.

Я ничего не сказала и терпеливо ждала.

— Прежде, чем вы подумаете, что у меня танатофобия, я хочу сказать вам, мой страх не иррациональный.

«Типичный ответ», — подумала я.

— Продолжайте.

Из её глаза просочилась слеза, и я вручила ей пачку «Клинекс».

— Несколько лет назад моя двоюродная бабушка рассказала нам с братом, что наша семья была проклята, что из поколения в поколение члены нашей семьи трагически умирали молодыми в возрасте двадцати семи лет. Она дала название этому «Клуб 27», и сказала, что её дочь присоединилась к нему наряду со многими другими родственниками. Мой брат и я думали, что она была сумасшедшей. Хотя мы понимали, что наш дедушка умер в двадцать семь лет — он погиб, выполняя свой долг, и наша мать умерла в двадцать семь лет — скончалась от передозировки. Мы не относились с большим доверием к её заявлению. Это звучало абсурдно.

«Фобия привита», — подумала я про себя.

Я написала в своём блокноте цифру 27.

— Вы сказали, ваш брат ушел из жизни недавно. Сколько лет ему было?

В это время она отвела свой взгляд.

— Ему было двадцать семь лет.

Фобия получена, я записала.

— На прошлой неделе был мой день рождения, мне исполнилось двадцать семь.

Это привлекло моё внимание.

— Ну, это, разумеется, выглядит совпадением. Давайте вернёмся немного назад. Вы сказали, что ваша двоюродная бабушка первая привлекла ваше внимание к этому... явлению. Давала ли она вам больше информации о семейной истории, проблемах психического здоровья, что-нибудь, на что вы могли бы пролить некоторый свет?

Небольшая хмурость появляется на лице Зои, когда она обдумывает.

— Нет. Я была тогда всего лишь подростком. И, как я говорила, думала, она была сумасшедшей. На самом деле, я никогда не обращала внимания на то, что она нам рассказала, пока не умер мой брат.

Как ни смотри, это не классический случай.

С тех пор, как Зои вернулась в мой кабинет, я провела встречу за встречей, обсуждая этот парализующий синдром, который помешал ей в выполнении таких простейших задач, как планирование приготовления ужина на следующий день, и более сложных, таких как, оформление её заявления на докторскую степень или отъезд в Майами, чтобы разобраться с вещами своего брата.

Она потеряна.

Я провела массу времени, самостоятельно исследуя её состояние и обсуждая это со своими коллегами за круглым столом. Мы согласны со всем, о чём она мне рассказала, её страх не иррационален.

Как безумно бы это ни звучало, основываясь на предсказаниях, её страх логичен.

Хотя установленный курс лечения не работал.

Она продолжала оставаться брошенной на произвол судьбы.

Её сны тоже становились всё хуже. Ей снилось, что она умирает самым простым способом. Это всегда результат того, чем она занималась накануне. Это было одним из препятствий на пути к её планированию. Я дала ей упражнения, чтобы расслабить её тело и освободить её разум от попадания в ловушку собственных мыслей. Тем не менее, спустя три недели, сны по-прежнему одолевали ее.

Мне пришлось сменить план лечения и использовать нетрадиционные методы. Вместо того чтобы сосредоточиться на том, что может произойти в будущем, я решила пойти путём «принятия своей судьбы». Не с точки зрения смерти, а скорее с точки зрения жизни.

Однако я боюсь, что всё это нашло своё отражение в решительности внутри этой молодой женщины. Её страх, кажется, утих и развился в смирение.

Не то, на что я надеялась.

Когда я поняла это, мой курс лечения менялся вновь, и мы принялись за работу, возвращаясь к нормальной жизни. Мы начали с установки небольших целей: что бы она хотела осуществить завтра, на следующей неделе и даже осенью. Ежедневные занятия заставляли её перейти к пункту, где сейчас она планирует свою готовку, соглашается на встречи на следующий день, и в конце лета возвращается к своей работе.

Это был большой шаг, достойный того, чтобы отпраздновать.

Всё ещё существует темнота внутри неё, до которой, мне кажется, я не могу добраться. Она не позволит печали, которая так глубоко проявилась, всплыть на поверхность. Я боюсь, что это сочетание событий, которые произошли в её детстве и самых последних её трагедиях.