Клошмерль - [35]

7 КЛОШМЕРЛЬ РАЗМЕЖЕВАЛСЯ

Вот уже две недели мэр ожидал этого визита. У него было достаточно времени, чтобы подготовиться и разыграть удивление.

– А, мадемуазель Пюте! – воскликнул он. – Вы, наверное, пришли поговорить о благотворительных делах? Сейчас я позову жену.

– Я хочу поговорить с вами, господин мэр, – твёрдо ответила старая дева.

– Со мной, в самом деле?.. Ну что ж, заходите. Он проводил её в свой кабинет и предложил сесть.

– Вам известно, что сейчас происходит, господин мэр? – спросила Жюстина Пюте.

– Что вы имеете в виду, мадемуазель?

– «Тупик монахов».

– А что, мадемуазель Пюте? Там происходит что-нибудь необычайное? Первый раз слышу. Может, вы что-нибудь выпьете, мадемуазель? Стаканчик вина? – предложил он старой деве, прежде чем сесть в кресло. – Так редко имеешь возможность вас угостить… Может быть, сладенького? Моя жена сделала такую наливку из чёрной смородины… Пальчики оближете!

Он вернулся с бутылкой и наполнил стаканы.

– Ваше здоровье, мадемуазель Пюте! Что вы скажете об этой смородине?

– Первый сорт, господин мэр, высший сорт!

– Не правда ли? Эта наливка хорошо выдержана. Лучше не сделаешь. Так что вы говорили о «Тупике монахов»?

– Разве вы совсем не в курсе дела, господин мэр?

Бартелеми Пьешю развёл руками.

– Моя дорогая мадемуазель, меня не хватает на все дела. Мэрия, всякие бумажонки. То один, то другой приходит за советом, а то разбираешь споры. Виноградники, непогода, заседания, поездки. Уверяю вас, мадемуазель, меня не хватает на всё! И я знаю гораздо меньше, чем последний горожанин, который занимается только собственными делами. Проще будет, если вы всё расскажете мне сами.

Старая дева заёрзала на стуле и, устремив взор к паркетным клеткам у своих ног, ответила:

– Это довольно трудно объяснить.

– Но о чём же всё-таки речь, мадемуазель?

– О писсуаре, господин мэр.

– О писсуаре?.. А в чём дело? – спросил Пьешю, забавляясь смущением старой девы.

Жюстина Пюте призвала на помощь всё своё мужество.

– Господин мэр, некоторые мужчины делают рядом.

– Вот как? – удивился Пьешю. – Разумеется, лучше бы им заходить внутрь. Но должен сказать следующее: в те времена, когда у нас ещё не было писсуара, все мужчины делали это снаружи. Теперь большинство заходят внутрь. Прогресс налицо.

Жюстина Пюте всё ещё не поднимала глаз. Казалось, она сидела на острие ножа. Наконец, она решилась:

– Это ещё не самое страшное, господин мэр. Некоторые мужчины при этом показывают…

– Показывают, мадемуазель Пюте?

– Да, показывают, господин мэр, – ответила с облегчением старая дева, думая, что теперь её поняли.

Но Пьешю с огромным удовольствием поворачивал старую деву на сковородке её стыдливости. Приподняв шляпу, он почесал затылок.

– Я вас не совсем понимаю, мадемуазель Пюте… Что же они показывают?

Жюстина Пюте должна была испить до конца горькую чашу позора.

– Всё своё хозяйство, – сказала она тихо и с чувством глубочайшего омерзения.

Мэр разразился громким хохотом, – смехом добродушным и откровенным, которым смеются, узнав о чем-нибудь невероятно нелепом.

– Забавные вещи вы мне рассказали! – сказал он, как бы желая извиниться. Затем снова стал серьёзным и невозмутимым. – Что ещё, мадемуазель Пюте?

– Ещё? – прошептала старая дева. – Но это всё.

– Ах, всё? Отлично!.. Ну и что вы хотите этим сказать? – сухо спросил Пьешю.

– Как, что? Я пришла жаловаться, господин мэр. Это же скандал. В Клошмерле покушаются на нравственность.

– Позвольте, мадемуазель! Давайте-ка уточним, – сказал мэр серьёзным тоном. – Ведь не хотите же вы сказать, что все мужчины Клошмерля ведут себя неподобающим образом? И потом речь идёт о жестах невольных, случайных?

– Напротив, они делают это нарочно.

– Вы в этом уверены, мадемуазель Пюте? Но кто же это? Старики, молодёжь?

– Молодёжь, господин мэр. Это банда Фаде, хулиганьё из кафе «Жаворонок». Я их хорошо знаю. Все они заслуживают тюрьмы.

– Как вы спешите с выводами, мадемуазель! Для того чтобы людей можно было арестовать, необходим состав преступления и доказательства. Заметьте, я не отказываюсь покарать виновных. Но представьте мне доказательства. У вас есть свидетели?

– Свидетели-то есть. Но они слишком рады тому, что происходит…

Пьешю воспользовался случаем, чтобы свести счёты с кюре Поноссом. Он рассчитывал, что его слова будут повторены.

– В таком случае ничего не поделаешь, мадемуазель. Кюре Поносс уверен, что я «превосходный человек, от которого можно добиться чего угодно». Что ж, передайте ему моё крайнее сожаление…

– Итак, – заключила Жюстина Пюте агрессивным тоном, – гадости будут продолжаться?

– Послушайте, мадемуазель, – посоветовал Пьешю, желая положить конец разговору, – выйдя от меня, загляните в жандармерию. Поговорите о вашем деле с Кюдуаном. Пусть он решит сам, возможно ли установить надзор.

– Писсуар следует убрать совсем! – вдруг злобно прокричала старая дева. – Это позор – построить его в таком месте!

Пьешю сощурился и напустил на себя суровость. Голос его при этом обычно делался чрезвычайно мягким, но в нём чувствовалась непреклонность.

– Перенести писсуар – это выполнимо. Я могу даже дать вам план действия. Соберите подписи под петицией, и если у вас будет большинство голосов Клошмерля, можете не сомневаться – муниципалитет пойдёт вам навстречу. Не хотите ли ещё наливочки?