Клонированная любовь: Как две капли - [13]

Ловкая и тренированная, на коротких дистанциях она даже обгоняла меня, бывалого лыжника. Вырвавшись на пригорок, на секунду оглядывалась и неслась вниз, оставляя за собой колючий и искрящийся шлейф инеевой пыли, и франтовато тормозила внизу, вычерчивая лыжами крутую дугу и поднимая высокий веер снежных брызг. Маша мне рукой в пуховой варежке, смеялась, показывая ровные белые зубы, совсем как у артистки, и щеки ее расцветали приливающей кровью, совсем как юные розы, и она улыбалась широкой жизнерадостной улыбкой здоровой и счастливой девушки — и я сознавал, что жить стоит хотя бы ради того, чтобы она иногда одаривала меня и весь мир такой улыбкой…

Затем, укрывшись от ветра в какой-нибудь рощице, мы пили из пластиковых стаканчиков кофе из термоса, который я возил в рюкзачке за спиной, и кормили крошками крохотных синичек, и ехали обратно, к серой гряде многоэтажек на окраине города, только когда заполуденное солнце начинало откладывать на снегу длинные синеватые тени.

Каким-то образом она достала мне бесплатный абонемент в физкультурный комплекс, и хотя теннисист я был никакой, зато мог вволю смотреть, как она бегает в короткой юбочке по корту и заправски лупит тяжелой ракеткой по мячу. Правда, домой ее подбрасывал на своем джипе какой-то лоснящийся субъект с черными усиками, но, уезжая, она так восторженно улыбалась мне и так сердечно махала при расставании ладошкой, что я не мог даже и представить себе, что у нее с этим типом может быть что-то плотское.

Мне тоже хотелось возить ее на джипе. Хотелось стать жестким и расчетливым, как все нынешние хозяева жизни. Сидя дома в одиночестве, я пересчитывал свои ракушки и прикидывал, за сколько их согласится приобрести какой-нибудь музей. Получались гроши.

Все эти проявления внимания были настолько мной не заслужены, что я даже обрадовался, когда Ирка в очередной раз изобразила из себя лисичку и начала ластиться ко мне. Капитулировал сразу, едва только увидел ее деланно надутую, извиняющуюся мордашку. Наверное, уже не смог бы отказать ей ни в чем. Но видели бы вы, каким восторженным, благодарным светом вспыхнули ее глаза! За такой свет можно и в прорубь нырнуть, и из окна броситься! И лишь потом, когда она, чмокнув меня в мохнатое ухо, убежала по своим делам, я осознал, что какой-то там ключ и даже целая квартира такое свечение породить, вызвать, возбудить не могут. Так сияют только глаза женщины, которая почувствовала свою власть над мужчиной и которая за эту власть ему благодарна!

Вы скажете, что эта девчонка просто-напросто вила из меня веревки. Очевидно, так оно и есть. Но сейчас, по прошествии времени, я могу лишь сказать, что это были одни из самых счастливых дней моей жизни. Наконец-то я получил возможность о ком-то думать, заботиться, переживать, короче, расходовать запас доброты и нежности, накопленный за долгие годы бесприютной жизни. Оказалось, что это излитие добра приносит почти физическое наслаждение. Я даже помолодел — по крайней мере, так заверила меня директорша нашей станции юннатов.

А чего стоили те крохотные знаки внимания, сюрпризы, которые она оставляла после своих посещений! Смешной рисунок на конфетной обертке, на котором я был изображен в виде Винни-Пуха, а она — в виде обаятельного Пятачка, со стройными ножками, в коротенькой юбочке, пелеринке… Пятачка, в котором пятачкового был только носик. Или вылепленная из хлебного мякиша птичка, присевшая на ручку форточки! Бумажный кораблик с названием на борту «Lucky Irena»! Я находил их, возвращаясь с работы, и долгими студеными мартовскими вечерами у меня была, по крайней мере, возможность думать и выдумывать тайный смысл, которые содержали или могли бы содержать эти маленькие сюрпризы. Сначала я оставлял безделушки на своих местах, но когда их накопилось уже изрядно, отвел им верхнюю полку в своем шкафу — там, где в спичечном коробке хранился каштаново-рыжеватый волос, подобранный мною с подушки…

К тому же обстоятельства предоставляли возможность прибегнуть прямо-таки к отцовским прерогативам.

— Слушай, Ирина, — говорил я во время ее очередного визита, — тут тебя пару раз какой-то мачо местного разлива спрашивал. Очинно интересовался!

— Что, прямо сюда приходил? — вскидывает она глаза поверх аквариума. — Какой из себя?

— Ну, такой — метр с кепкой, светленький, шапочка-снайперка на бровях держится. А что, есть еще и другие?

— Вот козел! Говорила же! Я ему завтра в универе шапку не на брови, а на кадык натяну! Прости за такую конкретную подставу, просто до некоторых жирафов слова очень плохо доходят.

— Ирина, конечно, это не мое дело. Но мне показалось, что у него к тебе все вполне серьезно…

— Ага, прикольный кекс! Носиком еще шмыгает, а уже взрослых теть хочет. Бумкаться с ним, конечно, классно. — Она лукаво косится на меня, почти припадая щекой к аквариумному стеклу, и я вдруг с невероятной отчетливостью слышу, насколько оглушающе трезвонит за окном мартовская капель. — Но что еще?

— А тот, с «ауди»? — после минутной паузы осторожно спрашиваю я. — У меня сложилось впечатление, что у вас были полные лады…

— Это с Пашкой-то? Да мы давно разбежались!