Клонинги - [6]

– Нас десять девушек, – прошептала она и обняла меня за шею.

– Правда? – Я изобразил удивление, хотя уже все знал от Зибеля. Но я должен быть начеку, каждый вопрос, даже самый невинный, может быть ловушкой.

– А мне всегда казалось, что ты единственная. Для меня единственная. Ведь ты единственная? Скажи!

Она смотрела на меня, грустно улыбаясь. Мне хотелось ей верить. Больно было думать, что нельзя довериться целиком этой красоте и грусти. Ее губы приоткрылись, но ничего не сказали, возможно, как и я, она думала о том, как прекрасно быть единственным для кого-то, как прекрасно, но нам это не дано

– Нас десять, – повторила девушка. – И мы похожи друг на друга, как десять капель воды. А вас сколько?

– Не знаю. – Я пожал плечами, хотя знал от Зибеля. – Я думал, что нас гораздо больше, вернее, я вообще не думал об этом.

– Каждую ночь я провожу с кем-то из вас и никогда не знаю с кем. Вы такие одинаковые. Мне кажется, что я обладаю всем миром. И не имею ничего. Я ведь и прошлой ночью была здесь!

– Да.

– А может быть, это была не я, а кто-то из других.

Она не сказала «сестер», как и я никогда не говорил «братья» и никто из нас никогда не произносил этих слов. Мы были так похожи, были такими одинаковыми, но между нами не возникало чувства привязанности и любви. Мы тайно наблюдали друг за другом и тайно друг друга ненавидели. А если девяносто третий и в самом деле мне верил?

– Ты встречал кого-нибудь красивее меня?

Я мог бы сказать «да» и погубить себя, но правда ли это, разве я мог сравнивать. Ее губы были мягкими, длинные, до пояса волосы – шелковистыми и блестящими, я был мужчиной, держал в объятиях самую красивую женщину, а вспоминал лицо Елены Зибель, одухотворенное, так отличающееся от этого совершенного лица. В глазах Елены было больше боли, тайны, в ее улыбке – больше надежды, гладкий лоб скрывал больше мысли, но об этом знал только я и не должен был забывать, чтобы остаться в живых. За спиной девушки стоял Хензег и ждал. Поэтому я сказал.

– Ты единственная женщина, которую я видел.

– Нас десять, – грустно проговорила девушка (А откуда она об этом знала?) – И никогда нас не будет больше. Наша мать мертва (И это ей было известно?) А мы не можем рожать.

– Что такое рожать? – Мне хотелось ее испытать.

– Это таинство, – кротко ответила она и улыбнулась. – Великое таинство. Разве ты не задумывался об этом?

Ловушка… Ну что ж, доктор Хензег.

– Меня это никогда не интересовало. Время от времени я чувствую в тебе необходимость, и ты приходишь. Я успокаиваюсь и снова думаю о проблеме приспособляемости, штаммах, изменении генов… В зависимости от задачи, поставленной передо мной Зибелем. Но тебе трудно это понять.

– А ты никогда не думал о смерти? – не успокаивалась девушка. – Мы так близки к ней, но совсем ее не знаем, здесь еще никто не умирал, но мне кажется, что смерть очень страшна. И все-таки мне иногда хочется умереть, а не жить такой жизнью. Разве мы созданы только для того, чтобы успокаивать вас, когда вы отдыхаете? Но я и умереть не могу. Здесь нет возможности (Есть! Есть!) Вот я и выдумываю свой особенный мир, похожий на тот, что в книгах (каких книгах, о каких книгах она говорит?), и когда мне делается совсем невыносимо, я начинаю верить в этот выдуманный мною мир, который живее и красивее настоящего (а какой он, настоящий?), и тогда я могу смеяться. Посмотри на меня, ведь я красивая и похожа на людей, рожденных от любви.

Да, все ясно, книги, смерть, рождение, любовь… Несчастный клонинг, она явилась испытать тебя и… погубить.

– Ты действительно отличаешься от остальных. И ведь ты меня любишь? Скажи, что ты меня любишь! Обмани меня! Иногда я задыхаюсь от нежности.

Не допустил ли я в чем-то ошибку?

Она подняла мою руку и посмотрела на номер.

Я пропал!

– У тебя счастливый номер. Но мне бы хотелось дать тебе имя. В тебе есть что-то необычное, какая-то искра, которая мне очень нужна. Мне иногда бывает так холодно, хочется плакать, сама не знаю почему. Скажи, что ты меня любишь, даже если это и не правда! Я дам тебе имя какой-нибудь звезды.

– Не хочу я никакого имени!

– Денеб.

– Не хочу я никакого имени!

– Альтаир…

– Глупая, разве имя имеет какое-нибудь значение?

Я приблизил к себе ее лицо. Подбородок подрагивал.

– Для меня имеет. Я буду называть тебя этим именем. И ты будешь отзываться. И тогда ты будешь единственным для меня, а я, – единственной для тебя. Зови меня Вега.

6

Напряжение нарастало с каждым днем. Как обычно, с утра мы спускались в физкультурный зал. Делали легкие упражнения, которые прогоняли усталость, вызванную долгими часами работы в лаборатории, и возвращались туда свежими и обновленными. Глаза Хензега выхватывали нас из постели, следовали за нами по коридорам, зорко ощупывали в физкультурном зале, провожали до рабочих мест. Но эти же глаза обостряли мое внутреннее зрение, и не только мое, я все чаще замечал похожее состояние у других и постоянно спрашивал себя, что мы делаем и зачем. Мне стала понятна роль Зибеля он стоял во главе нашей научной работы распределял на группы, каждая из которых занималась конкретными вопросами, а обобщения производились у него в кабинете. Но над Зибелем стоял Хензег, и именно Хензег осуществлял связь с таинственным генералом Крамером, который следил за нашей работой и ждал результатов. Я старался понять цель. Зибель не сказал мне о ней ни слова. Я понимал нужно что-то сделать, но не знал, что именно, и не мог действовать в одиночку. А если их комплекс взорвать вместе с нами? Нет, не то. Они и сами это предвидели. Почему! Где-то здесь укрыт ядерный самоликвидатор, о котором знает только Хензег, а может быть и Зибель, и который можно использовать в случае биологического заражения или бунта. Биологическое заражение? Бунт? Нет, опять не то. От Хензега я знал, что и в других местах создали таких, как мы, выносливых и умных мужчин, беспрекословно подчиняющихся их приказам. Оставалось только одно – вырваться отсюда любой ценой, добраться до людей и рассказать им все. Но в одиночку я ничего не мог сделать.