Клон-кадр - [12]
Я фотографировал, сколько себя помню. Всегда, всю дорогу. С детства — не совсем молочно-сосочного, конечно, но все же достаточно глубокого и забытого. Как только умственные ресурсы моего головного мозга стали позволять мне правильно определять и выставлять выдержку с диафрагмой, я взял в руки фотоаппарат. Благо, с лишними камерами в моей семье проблем никогда не было: в волшебном шкафу отца (от которого мне скорее всего вся эта фотографическая шиза и перешла по наследству) таилось сразу несколько полуубитых корпусов допотопных «Зенитов», «Киевов» и «ФЭДов».
Имена собственные из того времени: в основном гэдээровские и чехословацкие. Сегодня такие же малореальные, как и сами эти страны. Гэдээровские: слово ENTWICKLUNGSATZ (надпись на комплекте цветных реактивов), CARL ZEISS JENA, химические заводы ORWO, негативные пленки ORWOCOLOR (NC-19, NC-21) и слайдные ORWOCHROM (UT-18, UT-20 и UT-21). Чехословацкие: фотографическая бумага FOMACOLOR и (реже) одноименные проявители. Товарами Шосткинского производственного объединения «Свема» и завода «Тасма» я не пользовался из принципа — уже тогда я понимал, какой это фотографический моветон.
«Зенит-Е» семьдесят какого-то года стал моим первым и последним фотоаппаратом. Не знаю, почему так получилось. Ничего из вещей того времени до меня сегодняшнего не дошло, а он не изменился ни на йоту. Ни на царапину, ни на пятнышко чехольной потертости.
Думаю, в этом есть какая-то метафизика, но я не люблю лезть в дебри. А вообще я редко задумываюсь о том, что он — единственная реально существующая, материальная ниточка, которая связывает меня с прошлым. Когда задумываюсь — становится грустно и даже сентиментально. А сентиментализм я не люблю. Не так, как Родину и патриотов, но все же.
В любом случае — я хочу сказать: этот фотик — из тех вещей, которые изначально призваны грузить и депрессовать человека. Потому что они не меняются, и рядом с ними ты как нигде в другом месте понимаешь, насколько (не в лучшую сторону — оно никогда не бывает в лучшую) изменился ты сам.
Конечно, я перевел в мусор несчетное количество гэдээровских пленок производства ORWO, прежде чем получилось хотя бы что-то более-менее сносное. Спасибо родителям: они безропотно несли все материальные тяготы и лишения, связанные с покупкой тонн новых пленок, фотобумаги и реактивов. Видимо, они прочитали в журнале «Семья и школа», что увлечения ребенка надо всячески поощрять. А может, все обстояло еще лучше. Может, они просто все делали правильно тогда, в эру, когда умственные ресурсы моего головного мозга стали позволять мне правильно определять и выставлять выдержку с диафрагмой.
Все когда-то в прошлом все делают правильно. Я тоже делал. (Например: правильно выставлял выдержку с диафрагмой.)
Мне больше нравились слайды. Потому что с ними было меньше мороки. Потому что к ним не было необходимости подбирать фильтры. Потому что они не выцветали с годами, как фотографии, отпечатанные даже на лучшей по тем временам чешской бумаге FOMA.
Но и на фотографии я никогда не забивал окончательно и бесповоротно. Все эти посиделки в темных толчках, тусклые фонари над ванночками с реактивами — вся эта докодаковская эпоха, в ней что-то было. Не зря голливудские киношники до сих пор вовсю эксплуатируют этот образ: залитая красным светом ванная комната, сушащиеся на прищепках фотографии любимой женщины (улики с места преступления как вариант) и чрезвычайно одухотворенный таблоид героя, даже в бордовом полумраке светящийся потусторонним оргазмическим огоньком.
Я фотографировал все. Своих родителей. Своих друзей после школы. Свою учительницу (скрытой камерой: потом можно было приклеить ее лицо на какую-нибудь порнуху и переснять еще раз, чтобы затем размножить и пустить по классу во время урока). Старинные машины эпохи военных трофеев, которые тогда еще довольно часто можно было встретить на эсэсэсэровских улицах. Сами эсэсэсэровские улицы, произрастающие на них растения и разгуливающих по ним людей и животных. Шкафы ломились от слайдов, и родители, зная, что я все равно не в состоянии запомнить все новые пополнения, тайком выбрасывали самые однообразные и неудачные.
Один из первых осознанно художественных снимков: ноябрь, чайная роза на мерзлом воздухе. Мерзлый воздух просматривается и читается, хотя размытый второй план полон красок. Тогда долго стояло тепло — дольше, чем необходимо, дольше, чем люди привыкли, — и фоновая заливка еще не успела превратиться в стандартную серость.
Я долго наводил резкость, чтобы не ошибиться (чувствительность пленки — всего 18 DIN, выдержка — 1/30 секунды, диафрагма — всего 3,5, а делать каждый кадр (про запас) помногу раз тогда не было принято среди непрофи — в силу относительной дороговизны гэдээровских пленок). Я имею в виду: я прицеливался, как охотник. В первый раз снимал композиционный, заведомо художественный кадр. В первый раз представлял, что изображение на снимке будет отличаться от реальности.
Помню, как мощным пылесосом сосало под ложечкой, когда я вынимал ту пленку из бачка с фиксажем. До этого (в процессе засветки) я уже успел убедиться в том, что с резкостью и выдержкой все нормально, но оставались — цвета. Они волновали меня больше всего. Цвета на слайдной пленке окончательно определялись только в процессе фиксирования (последняя, пятая ванночка, если пренебречь допроявляющим раствором) — даже после предыдущего отбеливателя на пленке оставался молочно-ту-манный налет, синий с одной стороны и оранжевый с другой.
Перед вами самая что ни на есть беспонтовая книга, поэтому людям без понтов она обязательно понравится. Для ее героев — двух форменных раздолбаев, изо всех сил сопротивляющихся естественному взрослению, — не существует ни авторитетов, ни чужих мнений, ни навязанных извне правил. Их любимая фишка — смеяться. Над случайными коллегами, над собой и над окружающей реальностью. В чем, собственно, и состоит их прелесть.
Что будет, если двух молодых людей призывного возраста и неопределенного рода занятий закинуть в Лондон безо всяких средств к существованию? Вот такая жызнь. Борьба за выживание в чужих городских джунглях превращается в беспрерывный праздник. Потому как экстремальные ситуации — это то, что нужно человеку, дабы почувствовать себя живым. Попробуй-ка быть сытым, пьяным и накуренным — без пенса в кармане. Попробуй-ка быть подонком не на словах, а в действии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Я снова проваливаюсь в прошлое, а больше ничего не осталось, впереди вряд ли что произойдет. Восьмидесятые, новая музыка из-за «железной стены», рок-клуб, девяностые. Еще все живы и нас так мало на этой планете. Тогда казалось – сдохнуть в сорок лет и хорошо, и хватит. Сборник рассказов про близкие отношения и кровавый веер на стенах… Содержит нецензурную брань.
Ядерная война две тысячи двадцать первого года уничтожила большую часть цивилизации. Люди живут без света, тепла и надежды. Последний оплот человечества, созданный уцелевшими европейскими государствами, контролируют монархия и католическая церковь во главе с папой римским Хьюго Седьмым. Но кто на самом деле правит балом? И какую угрозу ждать из безжизненных земель?Содержит сцены насилия. Изображение на обложке из архивов автора.Содержит нецензурную брань.
Иногда жизнь человека может в одночасье измениться, резко повернуть в противоположную сторону или вовсе исчезнуть. Что и случилось с главным героем романа – мажором Алексеем Вершининым. Обычный летний денек станет для него самым трудным моментом в жизни. Будут подведены итоги всего им сотворенного и вынесен неутешительный вердикт, который может обернуться плачевными и необратимыми последствиями. Никогда не знаешь, когда жестокая судьба нанесет свой сокрушительный удар, отбирая жизнь человека, который все это время сознательно работал на ее уничтожение… Содержит нецензурную брань.
Кирилл Чаадаев – шестнадцатилетний подросток с окраины маленького промышленного города. Он дружит с компанией хулиганов, мечтает стать писателем и надеется вырваться из своего захолустья. Чтобы справиться с одиночеством и преодолеть последствия психологической травмы, он ведет дневник в интернете. Казалось бы, что интересного он может рассказать? Обычные подростковые проблемы: как не вылететь из школы, избежать травли одноклассников и не потерять голову от первой любви. Но внезапно проблемы Кирилла становятся слишком сложными даже для взрослых, а остальной мир их не замечает, потому что сам корчится в безумии коронавирусной пандемии… Содержит нецензурную брань.
История рассказывает о трех героях, их мыслях и стремлениях. Первый склоняется ко злу, второй – к добру, ну а третий – простак, жертва их манипуляций. Но он и есть тот, кто свободен создавать самые замысловатые коктейли из добра и зла. Кто, если не он должен получить главенствующую роль в переломе судьбы всего мира. Или же он пожелает утопить себя в пороках и чужой крови? Увы, не все так просто с людьми. Даже боги не в силах властвовать над ними. Человеческие эмоции, чувства и упрямое упорство не дают им стать теми, кем они могли бы быть.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.