Клокард - [18]

Ладно, будем считать установленным: вайперова работа. Тогда – еще два вполне вероятных предположения: робот явился не по мою душу, то есть врагу не ведомо, кто такой Люк Аттертон, по мою душу прислали бы (я льщу себя надеждой) или больше механизмов, или что-нибудь посовершеннее, вроде модели «би» (хотя кто их знает, чего эти умельцы понаделали за прошедшее время); и другое – мадам Цуцулькевич сперла информацию, которая находится в зоне интересов Вайпера с «И Пэном». В обоих случаях охота идет не на меня.

Значит, я поступил, мягко говоря, непрофессионально, когда не совладал с инстинктом и шлепнул заглянувшего к нам робота. Надо было поднять руки вверх, отойти в сторонку и сказать: это все она. Не бейте, дяденька. А потом проследить, что будет дальше. Прогуляться за роботом, если бы он оставил меня в покое, или вместе с ним – если бы он решил со мной пока не расставаться.

Я посмотрел на сиявшую простодушной радостью Цуцулькевич – даже в этой, прямо скажем, поганой ситуации она, похоже, находила свои прелести! – и понял: нет, не смог бы я так поступить. Никак не смог бы. Сентиментален я что-то стал. Или – все же старость?..

– Жужу, – спросил я, задумчиво пуская дым, когда поток слов мадам несколько поиссяк. – Скажите мне, что же вы все-таки поперли? У кого? И кому оно надо?

9

Вкратце славная история замечательного города Тумпстауна и его ок(рестностей) такова.

В те незапамятные времена, когда динозавры еще были маленькие, а рахиминисты не слезли с деревьев или даже, может, вовсе не зародились, в мире существовало еще не так много вещей, на которые просвещенному человеку хотелось бы без отвращения бросить искушенный взгляд. Иными словами мир был хаотичен и по большей части неприятен как для проживания, так и для времяпровождения. Но уже тогда среди порожденного непредсказуемой матушкой-природой хаоса отчетливо выделялось несколько населенных нормальными людьми островков, первым из которых все единогласно признавали Винздор. Сей очаг цивилизации, на который круглый год с неослабным вожделением косились лохматые варварские орды, породил из своих недр ряд самых что ни на есть исторических личностей, немало способствовавших тому, чтобы мир принял привычные, теперь кажущиеся нам безусловными формы. Я имею в виду в первую очередь господина Алена Дика Дройта, графа Винздорского, а также давно покинувшего нас герцога дю Плесси и ныне здравствующих и до сих пор вносящих посильную лепту буквально во все Люлю Шоколадку и Юллиуса Тальберга, не говоря уж о прочих.

И получилось так, что, создав определенные предпосылки для последующего развития цивилизации, природа вымыла руки – а возможно и ноги – в ближайшем ручье и неслышно отошла в уголок, где и принялась усиленно почивать на лаврах, предоставив миру выкручиваться самостоятельно.

Вот тут в дело и вступил граф Винздорский. Он начал с того, что принялся ездить по редким городам и обширным весям, внимательно приглядываясь к новшествам и загружая их с дальним прицелом в цепкую память, а также походя уничтожая туповатых варваров, имеющих глупость встречаться на его не всегда прямом пути.

В один из таких вояжей – дело как раз было на побережье – господин Дройт натолкнулся на очередную бревенчатую стену (а надо вам знать, что постоянное присутствие под боком орущих зычными голосами толп вонючих мужиков с разнообразным дубьем и неудержимой страстью к чужому имуществу породило множество таких стен, в разной степени высоких, но все как одна мощных, сработанных из здоровых стволов), а за стеной оказался городок – небольшой, боевитый, даже местами ухоженный, но несколько безалаберный в смысле способов наведения порядка.

Господин Дройт сотоварищи покинул рейсовый дилижанс и живо вник в местные проблемы: подрался с таможней, нанес визит в банк, навел дружбу с Кисленненом и случайно прибил забором местного шерифа, что следовало сделать уже давным-давно, ибо этот толстый пьяница любил только собственный револьвер, до такой степени длинноствольный, что варвары почитали его за предмет культа и называли – в грубом переводе – «Далеко-Стреляй-Быстро-Убивай». Револьвером достоинства шерифа Гопкинса, собственно, и исчерпывались, так что после того, как его – дрыхнувшего глубоким пьяным сном – задавило рухнувшим забором, тумпстаунское сообщество в большинстве своем вздохнуло с облегчением.

Так и вышло, что граф Винздорский сделался тумпстаунским шерифом – а кто бы еще, собственно? Приглядевшись к местным делам, г. Дройт сделал выводы и записи в блокнотике, наладил трехсменную охрану городских стен и возобновил поездки по местам. Его вояжи со всей неизбежной закономерностью привели к тому, что через довольно короткое время в метрополии у власти встала Палата лордов, понаехавших в Тумпстаун по приглашению нового шерифа, – он прельстил баронов и маркизов блестящими перспективами развития, железной дорогой и стремительным развитием демократии (в правильном понимании этого слова) – а после этого городишко стал расти как на дрожжах и строиться как одержимый.

И все было хорошо – даже замечательно – и варвары уже не накатывали на город так часто, как раньше, присмирели варвары, присмирели! – и тумпстаунская биржа бурлила, и Пит Моркан взялся за строительство комбината по производству электрических пишущих машинок с памятью на двадцать четыре страницы, – но тут неожиданно выяснилось, что любая форма правления имеет свой исторический предел даже при вопиющей, тотальной демократии: престарелый герцог приказал нам всем долго жить собственным головным мозгом уже без него, и мудрый г. шериф, как всегда посоветовавшись с японским князем Тамурой, воспользовался этим обстоятельством для внедрения в тумпстаунское общество очередных перемен.