Клодина в школе - [63]

Вчера и сегодня парни уезжали чуть свет на телегах и вернулись лишь на закате дня с огромными охапками веток самшита, лиственницы, туи, с полными возами пахнущего болотом зелёного мха. Потом, как и полагается, они отправляются выпить. Я никогда не видела, чтобы местные жители, эти разбойники, входили в такой раж, – обычно им всё до лампочки, даже политика. Они покидают свои леса, свои лачуги, рощи, где они подкарауливают крестьянок, пасущих скот, – и всё это для того, чтобы отметить приезд Жана Дюпюи. Поди пойми их! Целая шайка, шесть или семь громил, настоящих бандитов с большой дороги, проходят, горланя песни; их не видно за грудой гирлянд из плюща, которые с мягким шуршанием волочатся за ними по земле.

Улицы соперничают друг с другом. Монастырская сооружает три триумфальных арки, потому что Главная улица намеревалась соорудить две – по одной с каждого конца. Но Главная улица вошла в азарт и возвела настоящее диво, средневековый замок, весь в сосновых ветках, выровненных садовыми ножницами, башни замка увенчаны коническими крышами. Печная улица, что совсем рядом со школой, под влиянием артистических фантазий мадемуазель Сержан на сельскую тему ограничивается тем, что полностью завешивает свои дома пышными ветками, потом от дома к дому протягивает рейки и покрывает сверху свисающим сплетённым плющом – в результате получается тёмная зелёная прелестная аллея, где голоса звучат приглушённо, как в комнате, сверху донизу обитой тканью. Приятно прогуляться по такой аллее. Тогда Монастырская улица, взбеленившись, теряет всякое чувство меры и соединяет три свои триумфальные арки связками гирлянд, покрытых мхом и усеянных цветами, чтобы и у неё была своя аллея. На это Главная улица спокойненько ломает свои тротуары и устраивает лес – честное слово, настоящий небольшой лес из молодых пересаженных деревьев. Ещё две недели такого воинственного соперничества, и все перерезали бы друг другу глотки.

Однако шедевр, украшение всего праздника, – наша школа, обе наши школы. Когда всё будет готово, ни единой пяди стены не будет видно за зеленью, цветами и знамёнами. Мадемуазель приставила к делу целую армию – самых старших учеников, младших учителей, – она всем распоряжается, держит всех в ежовых рукавицах, и они, не пикнув, подчиняются её приказам. Наконец школьный вход украсила триумфальная арка; мадемуазель и мы четверо, забравшись на лестницы, битых три часа «выписываем» розовыми розами на фронтоне

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

А парни развлекаются тем, что таращатся на наши лодыжки. С крыш, окон, со всех выступов и карнизов льётся, струится такое множество веток, гирлянд, трёхцветной материи, не видимых за плющом верёвок, висячих роз, зелени, что всё здание снизу доверху при малейшем дуновении ветра колышется и покачивается. Приподнимая шелестящую занавеску из плюща, входишь в школу, и феерия продолжается: розы на верёвках обозначают углы, соединяют стены, свисают с окон – зрелище восхитительное!

Несмотря на все наши старания, несмотря на дерзкие вторжения в чужие сады, мы сегодня утром вдруг обнаружили, что цветов нам не хватает. Настроение у всех подавленное. Понурив головы в папильотках, все топчутся вокруг мадемуазель, которая, нахмурив брови, погружается в размышления.

– Ничего не поделаешь, нужно ещё! – заявляет она. – На весь левый стеллаж. Нужны цветы в горшках. Ну-ка, быстроногие, сюда!

– Мы тут, мадемуазель!

В ту же минуту наша четвёрка (Анаис, Мари, Люс, Клодина) выныривает из гудящего водоворота: мы готовы мчаться куда угодно.

– Послушайте меня. Вы пойдёте к папаше Кайаво…

– Не-е-ет…

Мы не даём ей закончить фразу. Папаша Кайаво – старый, повредившийся в уме Гарпагон, злобный, как тысяча чертей, и непомерно богатый; у него великолепный дом и великолепные сады, куда заказан вход всем, кроме него самого и его садовника. Папашу Кайаво боятся из-за его чудовищной зловредности, ненавидят за жадность и почитают как некое таинственное существо. И мадемуазель хочет, чтобы мы пошли к нему за цветами? Совсем рехнулась!

– …не нет, а да! Можно подумать, я отправляю вас на заклание. Вы подластитесь к его садовнику, а самого папашу Кайаво и не увидите! А в случае чего – руки в ноги и бежать! Ступайте!

Я увожу подружек. Они совсем не в восторге от задания; сама же я горю желанием, к которому примешивается смутный страх, проникнуть в дом старого маньяка. Я подбадриваю их:

– Ну же, Люс, Анаис! Мы увидим что-нибудь потрясающее, расскажем потом всем… на нас будут показывать пальцем – они побывали у папаши Кайаво!

Никто не осмеливается потянуть за шнур колокольчика у большой зелёной калитки, где через стену свисает цветущая благоухающая акация. Тогда я с силой дёргаю шнур, и раздаётся настоящий набатный звон. Мари отступает назад, готовая тут же дать дёру, дрожащая Люс храбро прячется за мою спину. Вторая попытка также ни к чему не приводит. Я приподнимаю крючок, он поддаётся, мы, как мышки, волнуясь, проскальзываем внутрь, оставляя калитку приоткрытой. Перед греющимся на солнце красивым белым домом с закрытыми ставнями на окнах – большой ухоженный двор, посыпанный песком; дальше двор распахивается ещё шире, превращаясь в зелёный сад, глубокий и таинственный, с густыми купами деревьев. Мы стоим как вкопанные и смотрим, боясь пошевелиться, – по-прежнему никого не видно и не слышно ни звука. Справа от дома – закрытые теплицы с множеством чудесных растений… Каменная лестница, плавно расширяясь, спускается в посыпанный песком двор, и на каждой её ступеньке – пылающая герань, полосатые пузатые кальцеолярии, карликовые розы, сплошь усыпанные цветами.