Клочок земли - [18]

Он был пьян, парадный костюм его с одного боку был выпачкан сверху донизу (видно, он ушел из пивной и до отправления автобуса проспал на берегу реки). Трава оставила на коленях и локтях зеленые пятна; шляпу свою он потерял, ботинки были не зашнурованы, одна подтяжка болталась.

Появление его вызвало всеобщее оживление.

— Ну как, золотоискатель?

— Сделал заявку?

— Берешь нас всех в долю?

— Послушай, Мак, уж меня-то ты знаешь…

Он стоял в дверях, глаза его были полузакрыты и влажны от слез. Он качался из стороны в сторону, стараясь удержать равновесие, и подмигивал нам, а потом снова погружался в какое-то полудремотное состояние.

Мне стало жаль его и стыдно за свое поведение. Один он, что ли, такой был? Это случалось с каждым из нас: вы могли иметь хорошую работу и лишиться ее по своей вине; поставить все свои денежки на неизвестную лошадь, которая так и не выиграет; понадеяться на обещание девушки, а она навсегда вас покинет. Так вот и он стоял там, грязный, печальный, и все над ним издевались. Кое-кто из парней испытывал те же чувства, что и я.

— Довольно! Хватит!

— Оставьте старика Мака в покое.

— Прекратите ваши шуточки!

Мак-Криди повернулся, чтобы уйти. Крики прекратились. Казалось, он сейчас рухнет на пол. Тишина наступила мертвая.

Мак повернулся и пристально посмотрел на всех.

— Знаете, — сказал он, — порой мне кажется, счастлив тот, кто живым из вашей компании выберется.

Больше он ничего не сказал.

Старик Гарри

Перевод Н. Ветошкиной

Мы лежали в отделении уха, горла, носа. Какая-то загадочная машина внизу нещадно грохотала всю ночь, и теперь мы молча смотрели друг на друга, и каждый думал, что нового готовит нам грядущий день, разгонит ли он томящую скуку.

Старик Гарри лежал на соседней койке. Сестры говорили, что ему шестьдесят семь, но выглядел он на все восемьдесят. Глаза у него были бесцветные, веки красные, воспаленные. Лицо такое худое, что в его туго обтянутых блестящих скулах, как в зеркале, отражались оконные переплеты. Бакенбарды его были закрыты пушистым одеялом. Усы свисали надо ртом, концы их чуть не касались подбородка. Зубы у него все выпали, и когда он открывал рот, так и казалось, что сейчас потечет слюна. Он лежал на спине и спал, костлявое лицо и острый крючковатый нос придавали ему вид мумии.

Он зашевелился; тяжело дыша, с трудом сел на прогнутой кровати, разложил на коленях полотенце и начал отчаянно, надрывно кашлять. Все тело его сотрясалось, губы обвисли, слезы текли из глаз.

Вошел мальчишка, разносчик газет, и бросил газету Гарри на коврик перед его койкой. Гарри откинулся на подушки, стараясь отдышаться, одеяло его при этом так и вздымалось; наконец он успокоился.

Торопливой походкой в палату вошла старшая сестра, стуча каблуками по натертому линолеуму.

— Как мы сегодня себя чувствуем? — требовательным тоном спрашивала она каждого из нас. И прежде, чем мы успевали ответить, уже устремлялась к другой койке. Она остановилась возле койки Гарри, с минуту смотрела, как он мучительно дышит, беспомощно моргая, и тут же, не сказав ни слова, поспешила дальше.

Гарри увидел газету. Он протянул костлявую руку, но не смог ее достать. Он подался вперед насколько мог, тяжело дыша. Но в конце концов, не достав газету, откинулся на подушки. Мы переглянулись. Ничего, он своего добьется, подумали мы: нянечка подаст ему газету.

Он попытался пододвинуть к себе газету ногой, но от его слабых толчков она только перевернулась. Под конец он уселся на койке, засунул ноги в шлепанцы и с трудом приподнялся. Ему удалось накинуть халат, он поднял газету и, устало волоча ноги, потащил через всю палату стул к окну. Усевшись, он развернул газету и стал читать с напряженным вниманием. Страницы дрожали у него в руках.

Днем старика Гарри пришла навестить его сестра. За час или за два до этого я вернулся из операционной, и перед моей койкой стояла ширма, так что сестру его я не видел.

Голос у нее был высокий, с металлическими нотками, режущими слух.

— Господи! И как у тебя только нахальства хватает, — проснувшись, услышал я. — Дома ты стонешь, жалуешься все время, создаешь ад. Хнычешь, как тяжело тебе приходится, считаешь, что мы только и должны, что ждать тебя денно и нощно, словно нам делать больше нечего, как всю жизнь ухаживать за таким больным, как ты. А теперь еще твердишь о своих деньгах! Что нам, нужны, что ли, твои деньги? Ты что, считаешь, мы у тебя по карманам шарим? Какая наглость то и дело твердить о своих деньгах… И кому — мне!

Гарри что-то пробормотал.

— Во всяком случае, мы тебя больше дома держать не намерены. И пора сказать тебе об этом напрямик. У меня больше сил не хватает и у Нелл тоже. Мы по горло сыты. Из года в год одно и то же. Надоело нам тянуть эту лямку. Нелл договорилась с Союзом ветеранов, и как только ты выйдешь из больницы, тебя отправят в Дом ветеранов. Больше ты с нами жить не будешь, и нечего тебе об этом мечтать. Представляю, как тут нянечкам от тебя досталось. Во всяком случае, мы уже обо всем договорились…

Я снова погрузился в сон и не слышал, как реагировал на все это Гарри. Меня разбудил стук посуды: принесли полдник. Гарри приплелся из ванной и уселся на стул около своей койки.