Клочки воспоминаний - [5]

* * *

Когда Раневская получила новую квартиру, друзья перевезли ее немудрящее имущество, помогли расставить и разложить все по местам и собрались уходить. Вдруг она заголосила:

— Боже мой, где мои похоронные принадлежности?! Куда вы положили мои похоронные принадлежности? Не уходите же, я потом сама ни за что не найду, я же старая, они могут понадобиться в любую минуту!

Все стали искать эти «похоронные принадлежности», не совсем понимая, что, собственно, следует искать. И вдруг Раневская радостно возгласила:

— Слава богу, нашла!

И торжественно продемонстрировала всем коробочку со своими орденами и медалями.

* * *

В старости главное — чувство достоинства, а его меня лишили.

* * *

Старость — это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность.

* * *

Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.

* * *

Старость — это время, когда свечи на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы.

* * *

Или я старею и глупею, или нынешняя молодежь ни на что не похожа! Раньше я просто не знала, как отвечать на их вопросы, а теперь даже не понимаю, о чем они спрашивают.

* * *

Как-то в присутствии Раневской начали ругать современную молодежь.

— Вы правы, — согласилась актриса, — сегодняшняя молодежь ужасна.

И после паузы добавила:

— Но еще хуже то, что мы не принадлежим к ней.

* * *

Я кончаю жизнь банально — стародевически: обожаю котенка и цветочки до страсти.

* * *

Сейчас долго смотрела фото — глаза собаки человечны удивительно. Люблю их, умны они и добры, но люди делают их злыми.

* * *

Читаю дневник Маклая, влюбилась и в Маклая, и в его дикарей.

* * *

Читаю Даррелла, у меня его душа, а ум курицы. Даррелл писатель изумительный, а его любовь к зверью делает его самым мне близким сегодня в злом мире.

* * *

«Моя собака живет лучше меня! — пошутила однажды Раневская. — Я наняла для нее домработницу. Так вот и получается, что она живет, как Сара Бернар, а я — как сенбернар…»

* * *

Животных, которых мало, занесли в Красную книгу, а которых много — в Книгу о вкусной и здоровой пище.

* * *

Мне иногда кажется, что я еще живу только потому, что очень хочу жить. За пятьдесят три года выработалась привычка жить на свете. Сердце работает вяло и все время делает попытки перестать мне служить, но я ему приказываю: «Бейся, окаянное, и не смей останавливаться».

* * *

Сегодня встретила первую любовь. Шамкает вставными челюстями, а какая это была прелесть. Мы оба стеснялись нашей старости.

* * *

Сейчас, когда человек стесняется сказать, что ему не хочется умирать, он говорит так: «Очень хочется выжить, чтобы посмотреть, что будет потом». Как будто, если бы не это, он немедленно был бы готов лечь в гроб.

* * *

А может быть, поехать в Прибалтику? А если там умру? Что я буду делать?

* * *

Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения».

* * *

Похороны — спектакль для любопытствующих обывателей.

Не лажу с бытом… К счастью, мне очень мало надо

Фаина Георгиевна, как могла, всячески старалась преодолеть быт. Уборка, еда, одежда — все это было для нее тяжким испытанием.

* * *

Угнетает гадость в людях, в себе самой: люди бегают, носятся, скупают, закупают, магазины пусты, — слух о денежной реформе, — замучилась долгами, нищетой, хожу как оборванка — «народная артистка». К счастью, мне очень мало надо.

* * *

Поняла, в чем мое несчастье: скорее поэт, доморощенный философ, бытовая дура — не лажу с бытом! Деньги мешают и когда их нет, и когда они есть. У всех есть приятельницы, у меня их нет и не может быть. Вещи покупаю, чтобы их дарить. Одежду ношу старую, всегда неудачную. Урод я.

* * *

Мое богатство, очевидно, в том, что мне оно не нужно.

* * *

Оставшись в послереволюционной России, Раневская очень бедствовала и в какой-то трудный момент обратилась за помощью к одному из приятелей своего отца.

Тот ей сказал: «Сударыня, поймите меня правильно: дать дочери Фельдмана мало я не могу. А много — у меня уже нет…»

* * *

Третий час ночи… Знаю, не засну, буду думать, где достать деньги, чтобы отдохнуть во время отпуска мне, и не одной, а с П. Л. (Павлой Леонтьевной Вульф). Перерыла все бумаги, обшарила все карманы и не нашла ничего похожего на денежные знаки…

* * *

Раневской деньги нужны были главным образом для того, чтобы отдавать их другим. Она не просто любила делать подарки, она не могла без этого жить. Дарить — это было основное качество Фаины Георгиевны.

* * *

В Москве можно выйти на улицу одетой, как Бог даст, и никто не обратит внимания. В Одессе мои ситцевые платья вызывают повальное недоумение, это обсуждают в парикмахерских, зубных амбулаториях, трамвае, частных домах. Всех огорчает моя чудовищная скупость — ибо в бедность никто не верит.

* * *

Многие современники Фаины Георгиевны знали ее как вспыльчивого, порой капризного, часто язвительного человека. Но никто и никогда не знал ее скупердяйкой и жадиной. О доброте и щедрости Раневской до сих пор многие вспоминают со слезами на глазах. Говорили, что любой бедный человек мог подсесть к ней в транспорте и, попросив денег, тут же их получить. Ей должны были все актеры, и о долгах этих она никогда не вспоминала. При этом Фаина Раневская жила очень скромно. Единственная роскошь, которую она себе позволяла, — это, нежась в ванне, пить чай из самовара.