Клоака - [32]

Но в этот момент меня отвлекли. Через дверцу перегородки вошел полицейский сержант, толкая перед собой мускулистого малого в грязном свитере и мешковатых брюках. Волосы этого типа были совершенно седыми, а лицо являло собой совсем уж замечательное зрелище — нос и скулы были расплющены ударами, полученными в течение бурной жизни субъекта, покрытые шрамами ушные раковины топорщились на черепе, как лепестки некоего чудовищного цветка. От парня не слишком приятно пахло, он стоял, смущенно улыбаясь неизвестно чему, и мял в руках свою кепку.

Донн в это время читал какой-то документ, не знаю, имел ли он отношение к делу, которым мы занимались. Он посмотрел на меня, сложил листки бумаги на стол и только после этого взглянул на приведенного человека.

— Посмотрите-ка на него. Это Накс прибыл по нашему приглашению.

— Так точно, капитан, — произнес Накс с почтительным поклоном.

— Растем в глазах преступного мира, — сказал Донн сержанту. Тот весело рассмеялся в ответ. — Как здоровье? — осведомился Донн, словно они с Наксом были членами одного клуба.

— О, благодарю вас, капитан. Со здоровьем у меня неважно, сэр, — ответил бродяга, восприняв вопрос как приглашение сесть, и примостился на краешке стула, стоявшего рядом с моим. Тип улыбался, демонстрируя щербатый рот и черные, гнилые зубы. Он улыбался бесстыдной призывной улыбкой, какой иногда улыбаются мальчики, не сознавая всей аморальности такой ухмылки.

— Эта моя нога, — жалобно произнес он, вытягивая вперед свою нижнюю конечность и энергично ее потирая. — Болит, совсем ходить не хочет. Так с самой войны и не вылечился.

— Что это была за война? — спросил Донн.

— Вы что. Ваша честь? Да та самая война, промеж штатами.

— Никогда не знал, что ты служил солдатом, Накс. Где ж ты получил боевое крещение?

— Да где же, как не на Пятой авеню? Получил пулю на ступеньках ниггерского сиротского приюта.

— Понятно. Это не ты был одним из тех молодцов, которые хотели этот приют поджечь?

— Да, это был я, капитан. И кто-то из ваших продырявил меня, когда я защищал свою честь от незаконного призыва на военную службу.

— Теперь мне все ясно, Накс.

— Так точно, сэр. Но я, наверное, сказал что-то не то. Мне не следовало бы об этом распространяться. Но теперь я стал старым и мудрым, и мне все равно, какого цвета детишки — белые или черные. Я сочувствую всем тварям Господним, — он повернулся ко мне, милостиво включив и меня в беседу, — каждый из нас — возлюбленная душа Господня, правда, сэр? А тут такое происходит, что у меня душа с телом расстается.

— Все это вселяет в нас надежду, мистер Макилвейн, — заключил Донн. — В прежние времена Накс добывал себе средства к пропитанию тем, что ломал кости, сворачивал шеи и отрывал людям уши. Тюрьма была для него родным домом.

— Совершенно точно, капитан, — ухмыльнувшись, подтвердил детина.

— В наши дни, — продолжал капитан, говоря о нем, но обращаясь ко мне, — он бросил старое ремесло и теперь зарабатывает на хлеб насущный наблюдательностью и хитростью.

— Вы, как всегда, правы, капитан. Все так и есть. Я хочу вам кое-что рассказать. Я редко так боялся. Видите ли, сэр, ведь для меня риск — одно только, что я пришел к вам. Но у меня нет ни гроша, а так хочется парочку устриц и кружку немецкого пива, — проговорил он, тупо уставившись в пол. — Ради этого я подвергаю свою жизнь опасности.

— Так что ты хочешь мне сказать? — поинтересовался Донн.

— Это очень страшно, сэр. Даже я это понимаю. Я утверждаю и готов подтвердить, что есть человек, который по ночам предлагает людям продать ему детей.

— Он готов их купить?

— Истинно так, сэр. Он говорит, что ему нужны дети не старше десяти лет и не моложе пяти. Ему все равно, мальчики или девочки, лишь бы они не были чернокожими.

— Он и к тебе подходил?

— Ко мне — нет. Я слышал, как он слонялся по таверне «Буффало». Он говорил с рыжебородым Томми, владельцем заведения.

— И что же он говорил?

— То, что я вам сказал. И предлагал кругленькую сумму.

— С кем еще он говорил?

— Я так и знал, что вы меня об этом спросите, поэтому я последовал за ним еще в два-три места и видел, как там он пел те же песни, а потом, Господи помилуй, он вошел в дом, где я живу. Я остановился, украдкой посмотрел в окно и увидел, как мой квартирный хозяин Свинья Мичем сидит за своим столом, а напротив него сидит этот человек и что-то говорит, а Свинья попыхивает трубкой, слушает его внимательно и головой кивает.

— Когда это было?

— Двух ночей не прошло.

Упершись руками в стол, Донн всем телом подался вперед.

— Он тебе не знаком?

— Нет, сэр.

— Как он выглядит?

— Ничего особенного в нем нет, капитан. Человек как человек.

— Как он был одет, Накс?

— А-а, так себе, соломенная шляпа и полотняный костюм. Он не щеголь. Но по всему видно, что постоять за себя может.

— Я хочу, чтобы ты нашел его и подружился с ним. Предложи ему свои услуги… У тебя есть определенная репутация. Ты узнаешь, чего он хочет и дашь мне знать.

— Ох, Ваша честь. — Информатор замялся и принялся комкать в руках свою кепку. К вони давно немытого тела присоединился едкий запах страха. — Я не стану такого делать, нет у меня никакой охоты. Я не хочу в этом участвовать, если вы позволите.