Клинок Богини, гость и раб - [41]

Элайна, не раз наблюдавшая, как поднимаются в покой какой-нибудь воин из оставшейся замковой стражи с женой, или как без умолку скворчат подруги о детях, которые вертятся где-то рядом, начала заходиться от тоски. Доверить страхи свекрови ей не хватало мужества, а вот рассказать об опасениях за Ронелиха его сестре казалось лучшим вариантом. Тогда и сблизились.

В декабре грянуло сражение на реке Тарс, крупнейшей из токов Иландара.

В день середины месяца Шиада, уста которой не познали ни еды, ни питья, ни слова буднего, читала молебны. Предыдущим вечером она напутствовала невестку:

– Молись за них завтра весь день, и пусть твои дамы тоже молятся.

Картины кровопролития сменяли друг друга одна за другой в те бесконечно длинные сутки. И животный страх тысяч воинов – иландарцев и саддар – стеснял дыхание юной жрице, не знавшей покоя.

Спустя два дня поздно ночью Элайна пришла к Шиаде.

– Можно я не буду ничего говорить? – спросила, сев на кровать родственницы. – Ведь можно?

Жрица не ответила, привлекла невестку, надрывно зарыдавшую на плече. «Все мы сестры перед Богиней. Потому что все мы Ее дочери. И всех нас Она любит одинаково, кто бы и как бы Ей ни служил. Никто не виноват, что наше знакомство с Элайной началось так. Она умна, и родна мне, и достойна Праматери».

– Не бойся, – проговорила жрица отстраненно, когда Элайна подняла заплаканное лицо. – Они еще живы. Главное – продолжай молиться Богу Единому, Отцу Небесному, а я помолюсь Богине, Великой Матери богов и людей.

Зима в тот год выдалась на редкость лютая. В замковых щелях выл ветер, от камина толку было мало. В жуткие ночи Шиада спала вместе с невесткой и матерью на огромном ложе Элайны и Ронелиха. Неизбывная тоска по Ангорату делалась сильнее с каждым часом. Еще бы – зимнее солнцестояние позади, она полгода как покинула дом, а ведь уезжала между тем на месяц.

Прошел январь, за ним февраль, такой же неистовый и мерзлый, а следом утек и март, с приходом которого в замке впервые почувствовалось потепление. Дрогнули снега. В начале апреля, когда, словно сонные мухи, женщины замка сидели за прялками, жрицу озарило. Когда видение окончилось, Шиада приблизилась к снохе и тихо сказала:

– Элайна, думаю, здесь и без нас управятся. Следует решить, что подавать к ужину.

– А что, овсянка с маслом уже не еда?

– Отчего же, – хихикнула девушка, – но кормить ею мужчин, провоевавших полгода, позорно.

– Мужчин? – спросила Элайна громче, чем рассчитывала. Взоры дам обратились на нее. – Они вернулись? – поинтересовалась, сбавив тон.

– Прибудут сегодня вечером.

Уже через пару часов часть бараньей туши обжаривалась на вертеле, а в огромных чанах кипел бульон.

К закату явились герои. Уставшие и счастливые, обнимали женщин и детей. Позже дамы усадили мужчин за столы. Весь вечер звучали тосты, прославлявшие королевский род Страбонов, Стансоров; чтившие память погибших и торжествующие победу. Берад, прибывший сюда вместе с Кэем, от души поблагодарил жрицу за помощь.

– Сестра, спой нам что-нибудь, – попросил Ронелих в разгар праздника, – а то больно соскучился я по певучим мелодиям среди звона мечей да топота копыт.

Юная Сирин-Стансор не отказала. Ближе к концу празднества Элайна заметила родственнице:

– Мне казалось, ты не любишь шумных праздников, а ты вон как веселишься.

– Я действительно радуюсь победе. Ринна отомщена, жертва Шиаде за Вторую среди жриц уплачена. За это я готова и есть, и пить.

Элайна в ужасе воззрилась на подругу.

– Тв… твоя вера… ладно, не суть, – быстро нашлась. – Но неужели ты совсем не рада, что твои отец и братья вернулись живыми?

– Я не сомневалась, что все они уцелеют, с тех пор, как минуло зимнее солнцестояние, – ответила Шиада, улыбаясь. – Но победы я ждала только с одной целью – вернуться домой.

Утро другого дня выдалось солнечным. Шиада, поднявшаяся по обыкновению с рассветом, отправилась к Растагу. Комната его – небольшая, довольно светлая за счет выходивших на юг окон, с незначительной меблировкой – находилась в двух лестничных пролетах от той, что теперь занимала сама жрица. Жила ли она в той же комнате до пяти лет – не помнила.

У нее был вопрос, на который не ответит Богиня (просто потому, что о столь незначительном Праматерь не спрашивают), и беспрепятственно узнать ответ она могла только у младшего из братьев. Светлокудрый юноша, крепкий, жилистый, спал раздетым, раскинув руки и ноги в стороны.

– Прости, что бужу в такую рань, – поздоровалась, входя. Растаг пошевелился, но не удосужился открыть ни одного века. Девушка накрыла брата одеялом и села на братову кровать.

– Итель, сейчас же… Итель?! – в ужасе воскликнул Растаг, натягивая одеяло выше. – Что ты здесь делаешь?

– Прости, что прервала сон, хочу спросить.

– А это до завтрака подождать не может? – спросил Растаг в робкой надежде поспать подольше.

– Нет.

Нехотя он приподнялся и сел, с трудом разлепляя глаза. Проверил, все ли ниже пояса закрывает одеяло.

– Я слушаю.

– Сейчас, когда войска саддар отброшены, проезд по стране сделался свободным? Какова вероятность того, что одинокого путника убьют на дороге озлобленные отряды из тех немногих, что остались?