Клинок без ржавчины - [80]
К счастью, в приусадебных садах и огородах никого в этот час не было, и Чохели постепенно замедлил шаг. Он даже обернулся и помахал шоферу рукой. «Успокаивается», — подумал Раинаули.
Они дошли до конца проулка и уже собирались повернуть обратно, как перед ними открылась калитка и со двора выбежала рыжеволосая девочка-подросток, одетая, как и все молодые хевсурки, в нарядное, обшитое яркой тесьмой домотканое платье. Она, видимо, не ожидала, что увидит здесь незнакомых людей, и, смущенно улыбнувшись, попятилась к калитке.
— Ты чего? — спросил Чохели.
— Простите… обозналась, — сказала девочка.
— А ты уже на свидания бегаешь? — рассмеялся Чохели.
Девочка густо покраснела.
— Что вы, дяденька, — поспешно ответила она. — Я думала, наши соседи идут. Отец в поле, а мы лампу не можем повесить. Мама говорит, позови мальчишек.
— А мы что, не мальчишки? — Чохели озорно подмигнул товарищу. — Ты как думаешь, Тадиа, сумеем мы лампу повесить?
— Попробуем, — сказал Тадиа.
— Тогда веди нас, барышня, — сказал Чохели и, пригнув голову, вошел в калитку.
Посреди маленького чистого двора стоял красивый, еще пахнущий только что оструганным лесом домик. Он сверкал своей застекленной галереей и дождевыми трубами из белого цинка, как новенький серебряный гривенник. Такие дома по всему Шираки строили для переселенцев хевсуров.
— Мама, мама! — закричала девочка и стремглав взбежала по невысокой каменной лестнице.
Они вошли в просторную комнату. На овальном столе с откинутой скатертью стояла табуретка.
— Извините, — сказала женщина. Она держала в руках тяжелую лампу с большим матовым шаром и растерянно улыбалась незнакомым людям.
— А мы к вам на помощь пришли, — сказал Чохели.
— Господи, ну и дуреха девчонка, зачем она вас побеспокоила!..
— Ничего, ничего, — сказал Чохели. — Давайте сюда ваш светильный агрегат.
— Мой хозяин в поле, уже неделю домой не заглядывает, а сегодня старший сын приезжает из Тбилиси, студент. Вот хочу успеть повесить лампу, — сказала женщина.
— А ну-ка, Тадиа, подержи табуретку, — Чохели легко, немного рисуясь этой своей легкостью, вскочил на стол.
Не прошло и десяти минут, как лампа тяжело покачивалась над столом, поскрипывая всеми своими старыми железными суставами.
— Красота! — сказал Чохели. — Приданое?
— Приданое, — счастливо улыбнулась женщина. — Два дня чистили и скребли ее кирпичом и мелом. Видите, как блестит. А ведь двадцать три года пролежала в кладовке.
И женщина торопливо рассказала историю старомодной лампы.
Она была, пожалуй, самой ценной вещью в небогатом приданом, которое женщина принесла в дом своего мужа почти четверть века тому назад. Но зажечь лампу ни тогда, ни позже им не довелось. Жили они в полуземлянке — четыре неровные стены сухой кладки и низкий потолок. Не то что лампу подвесить, а спину боишься разогнуть.
— И вот дожили… Новый дом… Нашла наконец наша семейная лампа свой высокий потолок, — сказала женщина.
Она расстелила скатерть, достала из стенного шкафа зеленоватые стопки и графин с водкой, но Чохели прикрыл дверцу шкафа и взял женщину за руку.
— Мы торопимся, хозяйка.
— Хоть рюмку выпейте, благословите наш дом, — сказала женщина.
— Одной рюмочкой думаешь отделаться от нас, хозяюшка? Мы вечером зайдем, когда ваш студент приедет.
— Зачем ты обманул женщину, — сказал Раинаули, когда они вышли на улицу. — Ты же не придешь.
— Непременно приду. И знаешь, Тадиа, никуда я из Шираки не уеду! Гнать будут, не уеду!
Он немного помолчал и вдруг рассмеялся так молодо и радостно, как давно уже не смеялся.
— Нашла все-таки лампа свой высокий потолок. Нашла!
Симон Чохели попросил второго секретаря Гурама Глонти продолжать заседание бюро — на повестке дня стоял еще один нерешенный вопрос, — а сам поехал в Нариани. Там сегодня новые комбайны выйдут на ночную уборку хлеба.
В машине Симон достал из кармана пыльника холодные котлеты и хлеб, завернутые в пергаментную бумагу. Поставив машину у обочины, Симон и шофер Нодар наскоро перекусили и помчались дальше.
Солнце садилось, когда вездеходик проскочил под деревянной ярко раскрашенной аркой. Ее поставили тут, у въезда в Калотубани, в прошлом году, когда встречали колхозников из Подмосковья.
Чохели и на этот раз не изменил своей привычке. За аркой он остановил машину и пошел по калотубанским улицам пешком. Он любил эту степную деревню, и даже самое дурное настроение сразу покидало его, когда он приезжал в Калотубани.
Улица привела Симона на небольшую площадь. Он обвел взглядом новое здание правления колхоза, клуб, среднюю школу. За школьным садом виднелся белый домик лаборатории по проверке семян.
Не только каждому новому дому и каждому метру асфальта на улице радовался Чохели — он целый день чувствовал себя счастливым, увидев у калотубанской почты большую застекленную витрину со столичными газетами. А как Симон смеялся, когда ему рассказали, какой подвиг совершил почти столетний дед Мамука Варамашвили. В Калотубани никогда не было питьевой воды, ее возили на вьючных осликах и арбах за четыре километра с реки Алазани. Летом вода была мутная, теплая, нездоровая. Недавно в деревню провели водопровод с далекого горного источника. На площади поставили первую водоразборную колонку. В минувшую субботу дети испортили кран — вода потекла на землю. Увидев это, старый Мамука поспешил к колонке и зажал кран ладонью. Говорили ему: «Дедушка, не трудись понапрасну, воды у нас теперь много, пусть освежит землю». А он даже рассердился: «Это все равно, говорит, что видеть, как льется кровь у раненого человека, и не помочь ему».
Многие рассказы сборника "Парень из Варцихе", принадлежащие перу грузинского писателя Константина Александровича Лордкипанидзе, написаны по горячим следам минувшей войны. Лордкипанидзе находился в рядах действующей армии в качестве специального корреспондента солдатских фронтовых газет.
Константин Лордкипанидзе — виднейший грузинский прозаик. В «Избранное» включены его широко известные произведения: роман «Заря Колхиды», посвященный коллективизации и победе социалистических отношений в деревне, повесть «Мой первый комсомолец» — о первых годах Советской власти в Грузии, рассказы о Великой Отечественной войне и повесть-очерк «Горец вернулся в горы».
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Из общего количества 9200 белорусских деревень, сожжённых гитлеровцами за годы Великой Отечественной войны, 4885 было уничтожено карателями. Полностью, со всеми жителями, убито 627 деревень, с частью населения — 4258.Осуществлялся расистский замысел истребления славянских народов — «Генеральный план „Ост“». «Если у меня спросят, — вещал фюрер фашистских каннибалов, — что я подразумеваю, говоря об уничтожении населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц».Более 370 тысяч активных партизан, объединенных в 1255 отрядов, 70 тысяч подпольщиков — таков был ответ белорусского народа на расчеты «теоретиков» и «практиков» фашизма, ответ на то, что белорусы, мол, «наиболее безобидные» из всех славян… Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Советской Белоруссии.
Роман И. Мележа «Метели, декабрь» — третья часть цикла «Полесская хроника». Первые два романа «Люди на болоте» и «Дыхание грозы» были удостоены Ленинской премии. Публикуемый роман остался незавершенным, но сохранились черновые наброски, отдельные главы, которые также вошли в данную книгу. В основе содержания романа — великая эпопея коллективизации. Автор сосредоточивает внимание на воссоздании мыслей, настроений, психологических состояний участников этих важнейших событий.
Роман «Водоворот» — вершина творчества известного украинского писателя Григория Тютюнника (1920—1961). В 1963 г. роман был удостоен Государственной премии Украинской ССР им. Т. Г. Шевченко. У героев романа, действие которого разворачивается в селе на Полтавщине накануне и в первые месяцы Великой Отечественной войны — разные корни, прошлое и характеры, разные духовный опыт и принципы, вынесенные ими из беспощадного водоворота революции, гражданской войны, коллективизации и раскулачивания. Поэтому по-разному складываются и их поиски своей лоции в новом водовороте жизни, который неотвратимо ускоряется приближением фронта, а затем оккупацией…