Клиника одиночества - [71]

– Борис Владиславович, существует такое понятие, как врачебная тайна, – отрезал Стас.

Максимов тонко улыбнулся:

– Но я такой же врач, как и вы. Со мной вы можете свободно обсуждать своих пациентов.

– Спросите у нее сами.

– Вы, молодой человек, совсем не знаете женщин. Разве можно доверять им в этих вопросах? Конечно, она скажет, что ничего не было. Женщины всегда так говорят.

Стас поднялся:

– Дверь у вас за спиной, Борис Владиславович. Не смею задерживать.

Максимов кинул на него тяжелый взгляд, развернулся и вышел.

А Стасова душа пела: не замужем, не замужем!

Он набрал Любин домашний номер, но никто не ответил. Стас безрезультатно звонил весь вечер, а потом догадался: Люба хлопочет насчет завтрашних похорон.

Проститься с Зоей пришло столько народу, что маленькая церковь на Красненьком кладбище, где проходило отпевание, не смогла вместить всех. Стас стоял на улице, глядя на серую громаду виадука, и слушал речитатив священника, доносившийся из распахнутых дверей. По виадуку плотным потоком шли машины, в двух шагах от кладбища резал глаз красно-белый купол цирка «Шапито», а к расположенному тут же парку аттракционов весело направлялись мамы с детьми.

Среди провожающих Зою в последний путь Стас высматривал Любу – сначала искал ярко-красную голову, но потом вспомнил, что женщинам в церкви полагается быть в платках и стал внимательнее вглядываться в лица. Наконец он ее увидел.

Люба, оттесненная от гроба подруги академическим начальством, стояла возле дверей церкви, пряча лицо. Она была в черной юбке по колено и сдержанной блузке неопределенного цвета, ее голова была небрежно повязана косынкой. Но эта небрежность показалась ему более уместной, чем траурные наряды генеральских жен, для которых похороны – всего лишь повод показать всем изысканные черные платья и богатые кружевные накидки.

Стас, шепотом извиняясь, протолкался к Любе и взял за руку.

Она осторожно улыбнулась ему и руки не отняла.

Панихида закончилась. Гроб погрузили на катафалк и повезли по дорожкам кладбища.

Кладбище было старым, ухоженным, среди тесно расположенных могил росли пышные кусты сирени и липы. Вдоль аллеи, по которой двигалась процессия, журчала узенькая, но резвая речка, хлопотливо пенясь вокруг огромных, поросших мхом валунов. Аллея была присыпана желтым песком, и Стас подумал, что мертвым здесь, наверное, уютно.

Втиснувшись в промежутки между оградками, провожающие стояли вокруг вырытой Зоиной могилы. Наступило время речей. Говорили начальник академии, начмед, главный сосудистый хирург города. Потом вперед вышел Колдунов. Он начал говорить, но его голос прервался. Ян Александрович поцеловал Зою в лоб и поспешно отошел.

Могильный холм утопал в цветах и венках. Народ потихоньку расходился, а Стас с Любой стояли поодаль, держась за руки, и ждали Ивана. Тот сидел на земле, прислонившись спиной к соседней ограде, и курил, стряхивая пепел в пустую пачку. Стас первый раз видел его курящим. Подождав минут десять, они подошли.

– Не ждите меня, – сказал Иван. – Я еще с ней побуду. – Он достал из сумки бутылку водки: – Помянем? – И глотнул первым.

Люба и Стас сделали по глотку.

– Ну все, идите, – нетерпеливо махнул им Иван.

За воротами кладбища Стас обнял Любу за плечи, и они зашагали к метро.

– Во-первых, я не женат, – сказал он строго. – А с той девушкой, которую ты видела, я расстался. Во-вторых, я не могу без тебя жить.

Она взглянула так, словно это само собой подразумевалось:

– Поехали домой.