Клинический случай - [46]

Полиция!

Соседи, ни один из которых никогда не интересовался моей жизнью, очевидно, услышали ночью шум и вызвали полицию. Я открываю дверь и вижу двух мужчин одного возраста и роста, оба в штатском. Я уже хочу захлопнуть дверь у них перед носом, но тут один из них показывает мне значок.

– Детектив Хилл, – представляется он. – А это детектив Голдман.

Видок у меня, похоже, озадаченный, потому что детектив Хилл прибавляет:

– Мы из отдела по расследованию убийств, мистер Таггер.

В полном оцепенении я делаю шаг назад, руки мои висят плетьми. Господи, я убил человека замороженным вараном!

– Это была самооборона! – протестую я. – Он забрался в квартиру, когда я спал…

Полицейские недоуменно переглядываются. Тот, что говорил раньше, Хилл, спрашивает, что, черт возьми, я несу.

– Про убитого! Про того, который ко мне вломился! Хилл смотрит мне через плечо, оценивая безупречный порядок в моем скромном обиталище.

– Мистер Бернс вломился к вам в квартиру? Сегодня ночью?

– Он еще как… кто?

– Джон Диллинджер Бернс, – отвечает он. – Иначе известный как Джей.

– Нет! Нет, этот парень был лысым, – бормочу я. – Это был не Джей Бернс. Я знаю Джея Бернса. Это никак не он.

– Да, это было бы ловко, – нарушает обет молчания детектив Голдман, – потому что мы только что видели мистера Бернса в окружном морге.

– Он умер сегодня утром, – информирует меня детектив Хилл. – Вам об этом что-нибудь известно, мистер Таггер?

– Абсолютно ничего, – трескуче хриплю я.

– Вот как? – Хилл что-то подносит к моему лицу. Я вглядываюсь. Между его пальцами зажата визитка «Юнион-Реджистер». И на ней мое имя.

– Мы нашли это у Бернса в кармане, – объясняет детектив Хилл, – когда осматривали тело.

– Как вы думаете, как она туда попала? – прибавляет его напарник.

– И что с вашим лицом, мистер Таггер? – спрашивает Хилл.

Нет, я не впадаю в панику. Я говорю:

– Офицеры, я хотел бы заявить о краже со взломом.

15

Я с трудом умещаюсь на диване Эммы – ноги торчат.

Она прикрывает их простыней и подкладывает мне под голову подушку. Она говорит, что у меня легкое сотрясение мозга; этот диагноз она поставила на том основании, что у меня закружилась голова, меня вырвало и я без чувств рухнул у нее на пороге. Она сообщает, что два года ходила на курсы медсестер, пока не переключилась на журналистику, и я уверяю ее, что она бы стала отличной медсестрой. Она виновато оглядывает мой малиновый шнобель, но я заверяю, что другой человек ударил меня гораздо сильнее, чем она.

Час ночи; из магнитофона Эммы звучит «Радиохэд»[66] – вот так сюрприз.

Она сидит в кресле, скрестив ноги, на носу у нее очки для чтения, на коленях пятнистая кошка, а на ногах – гольфы, поэтому ногти ее мне не увидеть. Я закрываю глаза и молюсь, чтобы чудовищная головная боль прошла. А пока что я рассказываю Эмме про разборку с Джеем Бернсом на борту «Рио-Рио»; его труп нашли семь часов спустя за рыболовным магазином на Пеликаньей дамбе. Грузовик с мушкой давал задний ход и наехал на бывшего Блудливого Юнца, чья хвостатая тыква самым неподходящим образом очутилась под правым задним колесом. Как его угораздило там оказаться – именно с этим вопросом детективы Хилл и Голдман заявились ко мне в квартиру. Хилл полагал, что Джей Бернс, принявший убойную дозу алкоголя и наркотиков, скорее всего, сам угодил под колеса. По версии же Голдмана кто-то напал на Джея Бернса, избил его и специально подложил под грузовик. Патологоанатом не смог прояснить дело; месиво, когда-то бывшее черепом клавишника, не давало возможности установить, били ли его по голове до того, как переехали.

Эмме понравился мой рассказ о том, как я оказал содействие полицейским, поведав им о своем визите на яхту (хотя я не сказал, о чем спрашивал Джея, и умолчал о его истерике), кроме того, я сообщил им точное время своего прихода и ухода с пристани. И Хилл, и Голдман, кажется, поверили, что я всего-навсего брал у Бернса интервью для статьи о его лучшем друге, покойном Джеймсе Брэдли Стомарти.

– Иными словами, они тебя не подозревают, – подводит итог Эмма.

– Я предпочел бы услышать в твоем голосе больше облегчения.

– Тот парень, который к тебе вломился, – как думаешь, что ему было нужно?

– Кто знает… Может, картины Шагала?

– Джек, это ведь не я пришла в гости среди ночи.

– Да, да. Но ты мой редактор. Я подумал, ты должна знать о случившемся.

Жалкая ложь. Вообще-то я сам не знаю, почему приехал к Эмме. Я плохо помню, как добрался сюда. Я таращусь на покрытые лаком сосновые балки на потолке и признаюсь:

– Мне больше не к кому было пойти.

С кошкой на руках она выходит из комнаты. Через пару минут возвращается с полотенцем, в которое завернуты кубики льда. Накрывает компрессом мой лоб и глаза.

– Не холодно? – спрашивает она.

– Почему ты отказываешься переспать с Хуаном? С ним все спят.

– Даже ты?

– Я имел в виду женщин, Эмма. Это потому, что он пишет о спорте?

– Нет, потому, что он твой лучший друг.

– Хуан – настоящий джентльмен. Он никогда не рассказывает мне о своей интимной жизни.

– Тогда откуда ты знаешь, что мы не переспали?

– Я у него обманом выведал.

– Вот как? – переспрашивает Эмма. – С какой стати?