Клинический случай - [37]

– Странно, – замечаю я будто про себя.

– Что?

Бернс пытается подсмотреть, что это я пишу.

– Чтобы ветер в двадцать узлов дул всю ночь в августе, – поясняю я. – Как-то нетипично для Багам.

Джей Бернс присасывается к своему пиву и пожимает плечами.

– А когда вы погружались на следующий день, – продолжаю я, – стоял мертвый штиль.

– Это же острова.

– Значит, последний раз вы видели Джимми живым, когда прыгали с яхты?

– Хвост самолета ярдах в пятидесяти от носовой части. Время от времени я видел пузырьки, и все. На дне была муть жуткая, я же говорю.

– Джей, как вы думаете, что там случилось?

– Я?

Фонтан его красноречия иссяк. Бернс из последних сил пытается растрясти свой мозг. Он не хочет сболтнуть лишнего – того, что разойдется с его показаниями властям или с тем, что мне наговорила Клио. Взгляд его напряжен, лоб наморщен. Он похож на пьяного водителя, который проходит тест на алкоголь.

Я его подталкиваю:

– Джей, я никак не могу понять. Джимми был опытным дайвером…

– Что ты хочешь сказать? Любой может далеко заплыть и заблудиться. Такое случается, – говорит он. – Копы из Нассау говорили, они такое видели сотни раз. Может, у него кончился кислород, а может, случился сердечный приступ, когда он поднимался. Кто знает?

– Наверное. Но все равно странно.

Бернс хмурится:

– Все вы, говнюки, одинаковы. Любите копаться в дерьме. Господи, Джимми умер. Мой лучший друг! Муж Клио! Он умер, а ты тут пытаешься высрать из этого тайну, чтобы твою газету лучше покупали.

Я мог бы возразить мистеру Бернсу, объяснить, что дни, когда заголовки влияли на продажи, уже давно прошли; что серьезные деньги газеты получают от подписчиков, а не от розничной торговли. Я мог бы сказать ему, что большинство изданий желтой прессы, кормящихся сенсациями, давно вымерли и что основной тон современной американской журналистики – умеренность и почтительность.

Но, к сожалению, он не дает мне шанса. Он внезапно бросается на меня, и мы начинаем мотаться по каюте из стороны в сторону, раскачивая лодку. Он тяжелее меня по крайней мере фунтов на пятьдесят, но, к счастью, набрался по самые жабры, так что быстро выдохнется, да и реакция у него не ахти какая. Я еще помню пару приемчиков со школьных времен и двумя быстрыми движениями высвобождаюсь и усаживаю Джея Бернса на его толстую задницу. Он бьет меня ногами по голеням, я падаю на спину и ударяюсь головой об дверь.

Бернс пытается встать, даже успевает подняться на одно колено, но тут я прыгаю на него. На этот раз я двигаю ему локтем по носу, и он уже не поднимается. Кровь из него хлещет, как из раненого кабана. Я сажусь ему на грудь, упираюсь коленом ему в пах и завожу обе его руки ему за голову.

Наклоняюсь к нему и говорю:

– Джей?

– Хухггн.

– Ты меня слышишь?

Злость его прошла. У него остается только одно желание – дышать, не глотая собственную кровь.

– Сколько тебе лет, Джей?

– Чта-о?

– Простой вопрос, Джей. Сколько?

Бернс фыркает, чтобы прочистить нос.

– Сорок, – бормочет он.

– Ты еще очень молод. Джей, я с тобой разговариваю.

– Да, что?

Я сообщаю ему, что Кафка не дожил до своего сорок первого дня рождения. Бернс вопросительно моргает:

– Это кто?

– Франц Кафка, очень известный писатель. Прославился только после смерти.

– Что он писал, песни?

– Нет, Джей. Книги и рассказы. Он был экзистенциалистом.

– По ходу, ты мне нос сломал.

– Угадай, кто еще откинулся в сороковник? Эдгар Аллан По.

– Про этого я слышал, – говорит Бернс.

– Он совсем свихнулся. Никто точно не знает, что с ним случилось. Когда у тебя день рождения?

– В октябре.

– Мне больно сознавать, Джей, что тебе отмерено больше времени на этой планете, чем Джону Леннону.[54] Разве это правильно?

– Леннону? – Бернс наконец-то забеспокоился. – Ему было сорок, когда тот придурок его застрелил?

– Ага, – подтверждаю я. – Столько же, сколько тебе.

– Ты откуда все это знаешь?

– Как бы я хотел этого не знать, Джей. Клянусь богом. Как бы мне хотелось выкинуть эти мысли из головы. Это ты убил Джимми Стому?

– Нет! – Он приподнимает голову, и его воспаленные глаза широко распахиваются.

– Это сделала Клио?

– Быть такого не может, – выдыхает Бернс, но теперь не так горячо. Он смотрит на меня взглядом, который я уже видел сотни раз. Точно так же на меня смотрел Оррин Ван Гелдер во время нашего первого интервью: он пытался выяснить, как глубоко я успел раскопать.

Обдолбанный клавишник Джей Бернс задается сейчас тем же вопросом.

– Дай мне встать, – просит он. Скоро ему не понадобится мое разрешение. Он быстро восстанавливает силы и вот-вот стряхнет меня с себя.

– Как называлась яхта, – спрашиваю я, – до того, как Джимми женился на Клио?

Бернс извивается в моих объятиях, но все равно хихикает:

– «Плавучая богадельня».

– Ого. Странно.

– Почему странно? – гневно вопрошает он. – Дай мне встать, черт тебя дери.

– Странно, что человек, который хотел забыть о музыке, назвал яхту в честь своего альбома.

– Приятель, ты сам не знаешь, что за чушь порешь. Кто сказал, что Джимми решил завязать с музыкой?

– Его жена.

– Да ладно?

– Она-то должна знать. Ты сам говорил.

До того как Джей успевает стряхнуть меня с себя, я встаю. С моей помощью он встает на ноги и в ответном жесте доброй воли поднимает с замусоренного пола мой блокнот. Хвост растрепался, сальные волосы свисают жидкими сосульками. Я протягиваю ему визитку, где указан мой прямой телефонный номер в «Юнион-Реджистер».