Клинические лекции по душевным болезням - [117]

Зимой у этого больного случился довольно тяжелый бронхит. Его практически невозможно было выслушать через стетоскоп: он кричал на крик, чтобы показать, какие у него хорошие легкие, тут же демонстрировал ямку, свидетельствующую об отсутствии у него одного из шейных позвонков и т. д. Вот, по его мнению, 12 причин его болезни: «пять приступов апоплексии — когда кровь бросается в голову, неоднократные попытки отравления: стаканом белладонны, двадцатью граммами мышьяка и двумя граммами опия; избыток пота, психические причины, торговые и семейные неприятности».

В последнее время у него наблюдаются обострения с идеями величия. Статьи в газете, любого другого чтения ему достаточно, чтоб он принялся за сочинение проектов реформ: в финансах, экономике, политике и религии. Когда он пишет или обсуждает что-нибудь, то далеко отклоняется от отправной точки (верной или вздорной) и выводит бесконечные «логические» следствия; мысли свои он выражает цветистыми, напыщенными фразами, считая их, разумеется, истиной в последней инстанции. Папка с историей его болезни содержит огромное количество проектов, которые он рассылает отдельным министрам, в правительство, директору больницы и т. д. Но его первоначальная мысль о костоеде остается неколебима, аргументы против нее лишены для него всякой убедительности. Каждый вечер он прощается с соседями: эта ночь будет для него последней.

Набл. XXX

До сих пор мы наблюдали у наследственных девиантов лишь спонтанное, не обусловленное внешними причинами, возникновение бреда. Больной, которого мы теперь покажем, являет собой пример того, как болезненное наследственное предрасположение психики пришло в движение под влиянием нездорового образа жизни: злоупотребление алкоголем вызывает у этого больного приступ алкогольного психоза, после которого возникает систематизированный бред преследования, сохраняющийся уже три месяца. Вначале картина психоза выглядела очень богатой, с множественными галлюцинациями зрения, слуха: он видел вокруг себя активно действующих лиц, сцены сражения, окровавленные жертвы и сохранил обо всем этом лишь самое смутное воспоминание, но в последующем бред систематизируется и сопровождается одними слуховыми галлюцинациями и обманами общего чувства: речь идет о бреде преследования и отравления.

L…, камердинер 47 лет. Бабка по матери, умершая в 80 лет, перенесла в течение жизни несколько судорожных припадков. Дядья по матери были пьяницами. Отец тоже пил, умер от водянки. У брата отца были эпилептические приступы.

Сам больной припадками в детстве не страдал, до 11 лет посещал школу, умеет читать и писать. Очень впечатлительный, обидчивый, он мог придти в неистовство по незначительному поводу. Был последовательно выездным лакеем, солдатом, камердинером. Два года проработал в клубе, где имел право пить во время работы: поскольку вина там было в избытке, а заработки — высокие, он быстро пристрастился к большим дозам алкоголя: мог, по его словам, пить с утра До ночи и сильно растолстел, пока здесь работал. Оставив это место, он устроился камердинером. В это время он познакомился в винной лавке с неким С…, которому дал взаймы денег: тот будто бы неоднократно судился за кражи и мошенничество и принадлежал к «черной банде», завладевшей сорока питейными заведениями, не заплатив ни за одно из них. За 15 дней до поступления в больницу у больного начались зрительные обманы самого неприятного свойства: он не спал, перед глазами его тянулись черные нити, он видел пожар, вооруженных людей на балконе, грозивших его убить. Галлюцинации продолжались несколько дней, затем он стал спокойнее и начал уже выздоравливать от алкогольного делирия, когда ему показалось вдруг, что в их доме убита женщина. Он вспомнил, что С…, «бандит худшей марки», расспрашивал его незадолго до этого, не водятся ли у этой дамы деньги, и что он входил в дом за час до ее прихода. Он вообразил далее, что его любовница повсюду рассказала о случившемся и на него все глядят теперь странным образом. Перешептывания здесь и там убедили его в том, что его обвиняют в совершении этого преступления — он клянется «всеми святыми», что «всегда был честен, никому не делал зла, что он, наконец, слишком большой трус для такого дела». Он думает, что кто-то воспользовался его отсутствием, чтобы «повесить» на него убийство, совершенное С…, что его с этой целью усыпили вином и медикаментами, которые совершенно затемнили ему голову. Он слышит голоса, говорящие ему: «Совершено преступление», и без конца задает себе один и тот же вопрос: «Что, могут решить, что это я сделал?» — эта фраза неотступно за ним следует. Он отдает себе отчет в том, что слышащиеся ему голоса отличаются от голосов обычных людей: они «идут будто из сна». Ему говорят: «Твоего хозяина убили, чтоб потом ограбить». Он убежден в том, что все принимают его за убийцу, и видит, как все с любопытством его разглядывают: ему готовится примерное наказание. Он не осмеливается обратиться в больнице к фельдшеру и находящимся здесь больным: он узнал в них людей со старого места работы. Однажды он прочел в газете статью о кремации и с тех пор более всего на свете боится сожжения. Его предупредили, что его «бросят в печь и кремируют», одна женщина сказала: «Это все-таки несчастный человек, его должны кремировать, это навечно». Именно кремация обречет его на вечные муки. Он хочет приблизить конец своих терзаний и ускорить смерть, колотится головой о стену и о края кровати, бьет себя утюгом, оставленным в его палате. Поскольку все равно придется умереть, лучше самому убить себя и сделать это незамедлительно. Его помещают в наблюдательную палату — ему кажется, что его хотят здесь отравить, он отказывается от пищи, находит в ней резкий привкус; тот, кто принес ее, своим видом будто хотел сказать: «А, он понял, что ему подсыпали яду, потому что он сам убийца. Все, пришел его последний день, смертный час его будет похуже всякой казни». Он считает, что все происходит не в Париже, а в другом городе, и узнает тамошние сады в окрестностях больницы Идеи преследования со временем лишь возрастают в силе. «Вы меня вызвали в кабинет, говорит он, специально для того, чтобы люди услышали, что я скажу». Больные отказываются от общения с тем, кого считают убийцей, газеты пишут о его преступлении, называют его «свиньей». Он по-прежнему считает, что в пищу ему подсыпают яд, отчего он испытывает «боли во внутренностях, покалывания и дрожь в теле». «Я вижу, что все кончено, безутешно говорит он, меня скоро не будет».