Клин - [31]

— Ага! — фыркнула Анна. — И останемся опять ни с чем. Это Зона, не забывай. Здесь все, что плохо лежит, лежит недолго. Да и что хорошо — тоже. И потом, это теперь мои вещи. Надеюсь, ты помнишь, что вся добыча, как мы договаривались, принадлежит мне? А своими вещами я разбрасываться не привыкла.

Я пожал плечами. Девчонка была права. Хозяин, как говорится, барин.

— Да, и вот еще что, — сказала она. — Если ученые на месте, я сразу скажу им, что вы имеете отношение ко вчерашнему выбросу и хотите обсудить с ними его загадки. Надеюсь, их это заинтересует и они согласятся впустить нас.

С этим тоже ни я, ни Серега спорить не стали. Анна перекинула через плечо ремень своей винтовки и направилась ко входу за ограждение. Мы же с братом занялись тем, что приказала нам наша белобрысая командирша.

Сергей только-только снял второе колесо и опускал домкратом задний мост джипа на подставленный обрубок бревна, как девчонка уже вернулась. И не одна — сзади шел молодой черноволосый мужчина в необычном — такого я здесь ни у кого еще не видел — зеленовато-желтом комбинезоне. За собой незнакомец тянул за веревку, будто детские санки, большой лист железа с загнутыми краями. У меня хватило ума догадаться, что лист предназначался для наших вещей, чтобы уволочь их все разом, а не ходить десять раз туда-обратно. И это было хорошим знаком — значит, ученые согласились принять нас у себя.

— Добрый день, — сказал мужчина, подойдя к нам. И представился: — Андрей Камнерухов. Можно просто Штейн.

— Почему? — вырвалось у меня.

— Институтское прозвище, — открыто и очень приятно улыбнулся тот. — «Штейн» — по-немецки «камень».

— Точнее, «штайн», — поправил вдруг брат. Я почему-то раньше и не думал, что он знает немецкий. А ведь и впрямь должен знать, он же на фронте был разведчиком.

— «Штейн» красивее звучит, — вновь улыбнулся мужчина.

— Как скажете, — пожал плечами Сергей и протянул руку: — Сергей. Здесь получил «почетное звание» Матрос. Так и зовите.

— Хорошо. Только предлагаю сразу на «ты». — Штейн пожал протянутую руку и повернулся ко мне.

— Дядя Фёдор, — буркнул я. Не говорить же, в самом-то деле: «Фёдор. Можно просто — Дядя Фёдор». Вообще-то дурацкое, конечно, прозвище дала мне эта вреднючая девчонка!

Однако Штейну оно почему-то понравилось.

— О! — воскликнул он. — Как мило! А то вокруг одни Упыри, Вырвиглазы и прочая жуть.

Он с чувством потряс мою руку, а затем без лишних разговоров подхватил пару ближайших рюкзаков и переложил их на свои «салазки». Мы подключились к погрузке, а потом все вместе «впряглись» в веревочную «упряжь» и, хлюпая по болотной жиже, потащили нашу поклажу к ограждению. В особо топких местах на земле лежали «мостки» из того же гофрированного металла, из которого был сделан забор.

Вскоре через его открытую наподобие широких ворот секцию мы вошли на внутреннюю территорию. Теперь я уже вблизи разглядел непонятную, похожую на дырявый железный сарай конструкцию, стоявшую слева от бункера, и, не удержавшись, спросил:

— А что это такое?

— Платформа, — ответил Штейн. — Для перевозки крупногабаритных грузов. Можно погрузить животных или, например, автомобиль.

— Для перевозки? Но у нее же нет колес!

— Для перевозки по воздуху. Вертолетом. Цепляется к нему тросами — и вперед. Очень удобно, знаете ли, никакое бездорожье нипочем.

Только теперь я понял предназначение больших железных «ушек», приваренных сверху по углам «сарая».

Между тем Штейн открыл массивную дверь бункера и сделал приглашающий жест:

— Прошу!

Мы стали переносить наши вещи внутрь, и я не сразу заметил, что нам помогает еще один человек. Он выглядел куда старше всех нас — наверняка ему было не меньше пятидесяти — и был одет не в комбинезон, а в зеленый лабораторный халат. Когда все вещи оказались внутри бункера и Штейн закрыл его дверь, пожилой ученый усмехнулся в седые усы и сказал:

— Ну, вот вы и дома. У нас. Ха-ха-ха!..

Наверное, он пошутил. Или, скорее, думал, что пошутил. Что ж, бывают такие люди, я сам встречал парочку, которые считают себя отменными шутниками, вот только чувство юмора у них отсутствует напрочь. Вероятно, и этот ученый был из таких. Ну что ж, это еще не самое страшное. Главное, как говорится, чтобы человек был хороший. А человеком как раз он, судя по всему, был неплохим. Во всяком случае, глаза и улыбка его выглядели добрыми. К тому же, он был невысокого роста и полным, а полные люди вообще почему-то чаще всего кажутся добряками. Седая же борода в дополнение ко всему прочему делали ученого похожим на Деда Мороза. Вот если бы еще халат его был не зеленым, а красным, или хотя бы синим, да прикрыть бы колпаком обширную блестящую лысину — хоть сейчас на детский утренник!

— Александр Александрович, — стал приговаривать он, пожимая каждому из нас руку, а когда представился всем и узнал наши имена и прозвища, добавил: — Иногда меня называют профессором — собственно, это соответствует истине. А лучше зовите, как принято здесь, в Зоне, покороче — Санта.

— Почему? — спросил я. Как я стал за собой замечать, эти «почему» стали из меня вылетать в последнее время не спрашивая на то моего разрешения. Как пятилетний малыш, право слово! Неловко даже перед людьми. И впрямь несмышленышем посчитают!