Клич Айсмарка - [10]

— Положите его сюда, — сказал Оскан солдатам, указав на топчан у стены.

Все молча наблюдали, как юноша подвинул стол поближе к топчану, а потом обошел пещеру, собирая различные предметы. Он принес скамейку, сел и снял сооруженную на скорую руку повязку с руки пострадавшего солдата.

— Что ты делаешь? — подозрительно спросила Фиррина.

Оскан даже не поднял головы от своей чаши, где размешивал соль в красном вине. В конце концов он все-таки ответил:

— Я зашью ему руку.

— Зашьешь руку? — разбушевалась Фиррина. — Он же тебе не драный кафтан!

— Нет, конечно, — мягко ответил Оскан. — Но его кожа и некоторые мускулы разорваны. Если их сшить, рана заживет быстрее.

Принцесса уже подумывала собственноручно отрубить безумцу голову, но один из солдат вдруг сказал:

— Моя госпожа, я знаю этого парня. Это сын Белой Эннис, доброй ведьмы, которая раньше жила в этих местах.

— И что? — сердито спросила Фиррина. — Разве это дает ему право мучить моего подданного?

— Его мать помимо прочего была целительницей, — стал объяснять солдат. — И я помню, как она сделала то же самое, когда один из наших поранился во время учебного поединка. Он оступился, не смог отбить удар, и ему досталось топором по ноге, да так сильно, что целый ломоть мяса почти отрубило. Рана сильно кровоточила, и солдат бы наверняка умер, если бы не пришла Белая Эннис. Она остановила кровотечение, а потом зашила ногу.

— И что, у него не было гангрены? — спросила девочка.

Все, что касалось схваток и оружия, всегда вызывало ее интерес.

— Нет, госпожа, ведьма промыла чем-то рану, и все обошлось. Когда он поправился, то даже не хромал.

Фиррина кивнула. Этот ветеран прошел не одну войну, он хороший воин, а значит, ему можно верить.

— Хорошо. Зашей его руку, — велела она Оскану, как будто тот сам не собирался это сделать.

Юноша вымыл руки в красном вине, потом взял щипцами какую-то гнутую иглу и подержал над спиртовкой, пока она не раскалилась докрасна. Фиррина снова засомневалась в его здравом уме, особенно когда Оскан охладил иглу в соленом вине.

— Вашим солдатам придется его подержать, — сказал он. — У меня нет мака.

— Мака? — снова взорвалась Фиррина, не в силах сдержаться. — Причем тут цветы?

— Мак притупляет боль, — ответил юный знахарь, спокойно глядя в ее пылающее от негодования лицо. — Но он у меня закончился еще в прошлом году.

Принцесса вопросительно посмотрела на ветерана, и тот кивнул. Но когда Оскан вставил в иглу нить и продернул ее через большую головку чеснока, Фиррина снова разволновалась.

— Так у него не начнется гангрена, — объяснил он.

Девочка в отчаянии всплеснула руками:

— Просто делай, что нужно. Не хочу больше ничего знать.

Зашить рану оказалось непросто — она была глубокой, и, даже когда ее просто промывали соленым вином, раненый кричал и дергался. Когда Оскан завязал последний узелок, все уже валились с ног от изнеможения. Зато рана наконец-то была приведена в порядок и аккуратно перевязана.

— Теперь оставьте его в покое. Все остальное сделает сама природа и ее целительная сила, — сказал Оскан. — Смотрите, он уже засыпает. Скоро он забудет о боли.

Фиррина вновь посмотрела на юнца как на умалишенного.

— Что ж, я рада за него. Лично я еще не скоро забуду этот короткий, но страшный бой.

Вернувшись в главную пещеру, Фиррина села отдельно от других солдат и долго смотрела на огонь, вдыхая душистые ароматы земли и зелени, доносившиеся снаружи. Мужчины притихли, устав после всех передряг этого дня. Принцесса отправила одного дружинника во Фростмаррис доложить королю о происшествии, и теперь оставалось только ждать, когда закончится гроза и можно будет отправиться назад в город. Гром и молния уходили дальше на равнины, но дождь по-прежнему хлестал, с яростным шипением продираясь сквозь плотный лесной полог.

Спустя некоторое время из прохода, ведущего во вторую пещеру, появился Оскан. Он вымыл руки и повернулся к огню помешать в небольшом котелке, давно булькавшем над огнем без присмотра. Из котелка запахло так аппетитно, что у Фиррины заурчало в животе, да и солдаты с любопытством стали поглядывать в сторону очага.

— На скамье у входа есть плошки, — громко сказал Оскан, обращаясь ко всем гостям.

Солдаты наперегонки кинулись к упомянутой скамье и похватали посуду, а Оскан разлил по плошкам густое варево.

Один из солдат, вспомнив о чинах, сначала накрыл «стол» для Фиррины, с неловким поклоном поставив на камень перед ней миску и положив рядом деревянную ложку и ломоть хлеба. Дружинники по опыту знали: когда на принцессу находит царственная блажь, лучше забыть о том, что обычно они с ней держатся запросто. По-видимому, ей вздумалось произвести впечатление на юного целителя, поэтому пока придется соблюдать всякие церемонии. А уж на следующем же уроке фехтования Фиррина снова станет прежней.

Принцесса вздохнула. Это же просто солдаты и конюхи, разве можно от них ожидать мастерства дворцовых церемониймейстеров? Она величественно кивнула, и дружинник удалился, чтобы расположиться по другую сторону от очага, где шумно чавкали его соратники. Девочка осторожно попробовала варево. Это оказалась мясная подлива, на удивление сочная и щедро приправленная незнакомыми ей летними травами и пряностями. Хлеб был не хуже того, что пекли при дворе. Фиррина подняла голову и вдруг увидела, что Оскан со своей миской идет к ней, явно намереваясь присоединиться. Каков нахал! Как особа королевской крови она ожидала, что чужак оставит ее в гордом уединении на время трапезы, так нет же! Теперь придется вести с ним беседу, а Фиррина сомневалась, что сможет говорить, не краснея от смущения. Она всегда терялась, когда оказывалась в незнакомых обстоятельствах, особенно если они хоть немного затрагивали ее лично. Принцесса была ярко-рыжей, с бледной, полупрозрачной кожей, которая сводила на нет все ее попытки скрыть свои чувства. Можно сколько угодно презрительно вздергивать подбородок и поджимать губы, но румянец цвета летнего заката, разлившийся по щекам, выдает с головой.