Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР - [11]

Руководство страны рассчитывало, что благодаря переписи оно сможет получить данные, которые будут свидетельствовать о победе в СССР атеизма. Организаторы переписи подчеркивали, что ответ на вопрос о религиозной принадлежности может быть неточным, поскольку человек не всегда может четко объяснить характер своей религиозности или же его ответ может быть сознательно искажен из страха перед возможными последствиями. Для переписчиков была подготовлена инструкция, в которой подробно излагалось, как именно надо задавать этот вопрос, с тем, чтобы респондент понял, что речь идет не о том, к какой религиозной группе он принадлежит формально, а о том, каковы его собственные религиозные убеждения[105], т. е. то, что было названо «реальное отношение к вере в данный момент». Переписчики должны были объяснять эту разницу переписываемым. Однако, вопреки ожиданиям властей, это только подлило масла в огонь. Особое внимание к данному вопросу вызвало настоящую панику.

Как свидетельствуют многочисленные докладные записки с мест, именно вопрос № 5 виделся деревенским жителям основным: все мероприятие, по их мнению, было организовано только с целью получения ответа на него[106]. Власти, очевидно, неожиданно для себя столкнулись с довольно сильным противостоянием мероприятию: люди отказывались не только от ответов на вопросы переписного листа, но и вообще от любых контактов с представителями власти. При этом ни уговоры, ни угрозы, ни репрессии не могли их сломить. Веры в то, что фиксация сведений советскими статистиками не будет иметь последствий для отвечающих, не было[107].

По всей стране распространялись слухи[108], которые фиксировались органами власти в докладных с мест и пересылались в центр, что «перепись будет производиться только ночью и только одних верующих»; «перепись проводится для того, чтобы выявить верующих, которых занумеруют»[109]. Посредством слухов сообщалось, что власти интересуются не только количеством верующих, но и количеством единоличников: «Переписывают для того, чтобы установить сколько единоличников и выслать их»; «Перепись проведут ночью и на всех верующих и единоличников поставят печать»[110].

Относительно последствий, которые будет иметь ответ на вопрос о вероисповедании, существовало несколько версий. Первая из них отражала зримые реалии (подпольное вероисповедание, высылки, репрессии и т. д.) и предлагала писаться неверующими, так как: «Верующих будут высылать»; «Верующих будут арестовывать»; «Всех тех, кто записался верующим, должны забрать», либо же для тех, кто назовет себя верующим, будут созданы невыносимые условия существования: «Верующих советская власть будет преследовать, а неверующим будет хорошо»; «Всех верующих лишат хлеба, никакой справки в сельсоветах не получишь»; «Верующие будут голодать»; «Верующим не будут продавать хлеба, и они будут обложены налогами»[111].

Вторая версия базировалась на возможности неизбежной войны и скорой смены власти. Надо отметить, что тема войны – одна из самых популярных тем слухов в СССР межвоенного периода[112]. Это в немалой степени объяснялось нагнетанием истерии вокруг возможной войны советскими газетами, агитаторами. Распространялись слухи: «Всех неверующих во время войны вырежут фашисты, а война скоро будет»; «Скоро придет Гитлер и будут уничтожать неверующих и во время переписи надо скрываться»; «При переписи надо записываться верующими, иначе когда придут японцы или поляки – неверующих перебьют»; «Скоро будет война, придут поляки и всех записавшихся неверующими расстреляют и повесят на столбах»; «После переписи будет перемена власти»; «Неверующим хорошо будет при советской власти, но недолго, после войны будет хорошо верующим»; «Скоро будет война и перемена советской власти, после чего будут расправляться с неверующими»; «Советская власть долго существовать не будет, ее победят капиталистические государства, и тогда тем, кто запишется неверующим, будет погибель»[113]. В связи с этим более предусмотрительным считалось признать себя верующим.

Всенародное обсуждение новой конституции, которая провозглашала свободу совести и вероисповедания, давало надежду, что ситуация изменится, а данные о большом количестве верующих станут основанием для открытия церквей и возвращения священников: «Переписью выявляют, сколько будет религиозных и наверняка будут открывать церкви»; «Пишите, что верующий, тогда попа вернут высланного»; «Необходимо записываться побольше религиозными, то, может, откроют церковь или костел»; «По новой конституции попам дали право голоса, пишите, что верующие – возвратят церкви»[114]. И, наоборот, – если будет мало верующих, то лишат и последних церквей: «Кто запишет себя неверующим, того насильно запишут в безбожники, а если много запишет себя неверующими, то сразу все церкви заберут»[115]. Была даже версия, что значительное количество верующих заставит международную общественность обратить внимание на положение церкви в СССР: «Записывайтесь все верующими, и тогда откроют церкви, потому что эта перепись пойдет на рассмотрение Лиги Наций, а Лига Наций спросит у т. Литвинова