Клетка - [13]

– Как весь контингент в один подвал?! Там же убийцы, манья…

– Не до церемоний сейчас. Выполнять! И это… Позвони моей. Скажи, чтобы хватала Витьку, мой тревожный чемодан и пулей сюда.

Чулков быстро натянул полевую форму, застегнул широкий офицерский ремень и схватился за пустую кобуру. Снова нажал на тумблер вызова.

– Майор, всем сотрудникам выдать табельное оружие.

– То есть как всем, това…

– Так, всем! Не только дежурной смене, включая внутренние посты, но и вновь прибывающим сотрудникам! Ты понял, майор? И в случае беспорядков разрешаю применять огонь на поражение. Под мою ответственность.

– Товарищ полковник, это нарушение всех протоколов, как основных, так и вводных. Мне нужен официальный приказ!

Начальник колонии мысленно выругался.

– Майор, сейчас мне только бунта не хватало среди посидельцев, когда везде вокруг бардак, а учреждение полно женщин и детей, поэтому выполнять! – Он отключил связь, но через пару секунд вновь ударил по тумблеру: – Голосовой записи пока будет достаточно?

– Да, конечно! – в голосе дежурного слышалось явное облегчение.

– И можешь пустить приказ на громкую, чтобы все слышали.

Чулков надиктовал приказ и, удостоверившись, что запись прошла без накладок, отключился.

Ну все, мосты сожжены. Когда полковник спускался в оружейку, его голос, многократно усиленный динамиками, гремел по всем корпусам. Из своего кабинета в таком же синем камуфляже, перетянутый ремнями противогаза, выскочил зам по БОР. Тревожным взглядом посмотрев на горланящий динамик, поравнялся с начальником.

– Своих вызвал?

Чулков кивнул, не сбавляя шага, направился к лестнице.

Подполковник не отставал:

– Как думаешь, серьезно?

– Серьезней некуда. Поэтому, Андрей, на тебе внешний периметр. Людей с вышек уведи, будем надеяться на камеры. Оставь усиленный пост в шлюзе. Но чтобы все были начеку. Понял меня?

– Понял! Не волнуйся.

Вооружившись штатным Макаровым, Чулков почти бегом направился за своими людьми в главный корпус. Впереди слышались крики. Одиночный выстрел раскатистым эхом пронесся по сводам длинных коридоров. И еще… еще…

* * *

Начальник Острова Чулков не сразу понял, что разбудили его вовсе не выстрелы, а ритмичный, деловитый стук в дверь.

– Когда ж ты, скотина, сниться уже перестанешь? – выдохнул он, утирая со лба холодный пот. Первый день Катастрофы буквально выжгло в его мозгу на много месяцев, на десятки лет, навсегда. Иногда этот день возвращался в видениях липкого болезненного сна, с пугающей точностью повторяясь до мельчайших деталей. На ощупь натягивая брюки, начальник колонии рявкнул: – Ну что там?

– Серега, дозорные мешок принесли с периметра. Ты должен это видеть. Сейчас.

Чулков чиркнул зажигалкой и скрипнул зубами: двадцать минут первого!

– Охренели совсем? Кто дежурные, что за мешок?

– Возможно, и охренели, – терпеливо согласился зам по БОР. – Дежурные – Миклуха и Буряков, в показаниях не путаются. Караульные на воротах то же говорят, слово в слово. Мешок «Почта России», а внутри письма, я заглянул.

– В смысле письма? – Чулков поспешно распахнул дверь. – Еще кого-то по голове кадилом осенило?

Зам по БОР нервно хрюкнул.

В самые первые месяцы общей неразберихи, когда боялись всего – голода, неведомой заразы, нападения извне, а уж особенно бунта заключенных, – отец Кирилл, тогдашний настоятель, решил «приложить руку помощи». Как местный житель и священник, принимавший исповеди, он знал судьбы практически каждого из своих подопечных, с ним советовались, частенько давали почитать письма «с воли». А он, как бывший мошенник, обладал уникальной памятью и отлично владел техникой подделки почерков. И в колонии начали появляться малявы. Друзья и родственники заключенных якобы передавали через отца Кирилла, что война заканчивается, в городе многие выжили, просто надо подождать, пока власти разберутся, что да как, а пока есть связь через новоявленных сталкеров, ну и слава богу. Однако письма, которые были призваны немного успокоить спецконтингент, вскоре послужили причиной взрыва: что-то там батюшка напутал…

Давить пришлось жестоко.

И вот теперь – опять «вести с полей».

Чулков осмотрел мешок. Высыпал содержимое на пол. Это были не просто малявы, а сотни полторы самых настоящих писем: в белых прямоугольных конвертах, со штемпелями из разных городов, кое-где оказались наклеены марки. Чулков взял несколько конвертов, просмотрел.

– Андрей, – проговорил он вдруг ставшими непослушными губами. – Здесь твое имя. И обратный адрес: Воронеж, Пеше-Стрелецкая улица, Арефьева Галина Пав…

Зам по БОР издал непонятный звук и буквально выхватил конверт из рук начальника колонии.

– Мама…

* * *

Письма пришли всем, кто был в день Катастрофы в «Белом лебеде». Абсолютно всем. Начальникам и рядовым сотрудникам, спецконтингенту и вольным. Читали сначала про себя, впиваясь глазами в строчки, шевеля губами. Потом зачитывали кому-нибудь вслух, то и дело останавливаясь и вспоминая разные случаи. Потом слушали тех, кто читал, кивая их рассказам. Радовались и стискивали зубы. Крепились. Плакали.

– Смотри, смотри, Болт! – тощий как жердь Аптекарь, бывший наркоман, двадцать пять лет назад вырезавший семью из шести человек ради денег на дозу, трясущимися руками вновь развернул свое письмо. – Родила… Моя-то младшая родила, представляешь? Пацана. Внука. Вот тут, видишь, пишет? Четыре кило и еще двести сорок грамм! Богатырь! Илья Муромец! А я вот тут…